Не исключено, что обиняками или прямо зашел разговор и о какой-то форме участия старого генерала в Союзе спасения. Ведь принял же Пестель в тайное общество, уезжая из Петербурга, Павла Петровича Лопухина: флигель-адъютант императора Павла I и действительный камергер при Александре I, он был, между прочим, сыном П. В. Лопухина и братом покойной к тому времени фаворитки Павла I Анны Лопухиной (Гагариной). Как видим, Пестель не исключал введения в общество представителей более старшего поколения, исторически связанного с прежними политическими событиями и переворотами.

Восстановить беседу двух представителей разных эпох, разных принципов общественного сопротивления было бы крайне интересно. Оба собеседника противостояли «тирании». Оба воодушевлялись идеей освобождения от тирании. Оба — мастера тайной конспирации. Оба размышляли о будущем ограничении самодержавия.

Надо думать, Пален в беседе преувеличивал идейные цели своего заговора и таким образом хотел сблизить свои позиции с позицией Пестеля. Авторитетный знаток материала А. Б. Лобанов-Ростовский сообщал: «Пален сохранял глубокое убеждение, что он […] совершил величайший подвиг гражданского мужества и заслужил признательность своих сограждан. Совесть его была совершенно спокойна. На смертном одре он сказал: „Господи, прости мои грехи! С Павлом я уже рассчитался“»^[194].

Однако, говоря о «средствах», декабрист помнил недавние горячие дискуссии его товарищей насчет способов достижения цели, о перемене царствования как удобном времени для революции (и уроки 1801 г. считались, естественно, важнейшей темой). Ведь всего за год до этого Лунин спорил с Пестелем, считавшим, что нужно сначала подготовиться, выработать программу, план; Лунин тогда иронизировал, что «Пестель хочет сначала энциклопедно написать», а лишь потом действовать, и предлагал, как известно, план, отвергнутый товарищами: захватить небольшой группой самых решительных заговорщиков Александра I по дороге из Царского Села в Петербург.

Пален при всем отличии его давних планов от декабристских явно ближе к «лунинским методам»: на 12 апостолов найдется Иуда, и он не советовал Пестелю расширять круг посвященных, рекомендовал действовать паленским методом, который дал результат.

Возможно, Пален вспомнил позже об этом разговоре, когда узнал о восстании декабристов на севере и юге, об аресте Пестеля. (Впрочем, до завершения суда и казни пятерых старый заговорщик не дожил: его не стало 13 февраля 1826 г.) Пестель же, судя по тому, как он рассказывал Лореру о Палене, после митавских бесед тоже кое о чем задумался. Идеи более строгого, централизованного, конспиративного образа действия, идеи железной диктатуры, разумеется, родились не под влиянием Палена, но были отчасти стимулированы той встречей. Лорер воспроизводил рассказ Пестеля в совершенно определенном контексте. Перед строками о митавской беседе говорится: «Пестель был действительно человек с большими способностями, но мы полагали его и тогда слишком самонадеянным, и для республики, о которой он мечтал, недоставало в нем достаточно добродетелей. Правда, он был защитником свободы, а вместе с тем увлекался через меру честолюбием».