— Японские позиции неподалеку. Соблюдать звукомаскировку и бдительность! Ждать сигнала! Втемяшилось?
— Так точно, втемяшилось!
— Пойдем в атаку, Глушков, не суйся поперек батьки в пекло... Не лезь в цепь, у тебя такой грешок есть...
— Исправлюсь, товарищ капитан!
— Торопись исправляться, а то войне конец. — Комбат, знаю же, улыбается, однако его стянутое ожогами лицо неподвижно. Кошусь на него и думаю: сколько бы я ни жил, кем бы ни стал после победы, главным в моей жизни была и останется война, и нет и не будет важнее того, что я иду в этом воинском строю, среди друзей-фронтовиков. Не скажу, что они очень уж святые, эти люди в пропотелых, просоленных гимнастерках, в стоптанных, облепленных кое-где подсыхающей желтой грязью сапогах, в выцветших пилотках, набекрень, лихо надвинутых на запавшие, усталые глаза. Но я счастлив, что принадлежу к их ратному роду-племени.
Левей нас над леском взмыла зеленая ракета, донеслись крики и автоматная стрельба. Наши! Комбат крикнул, чтобы мы разворачивались в цепь и бегом, охватывая ивняк, — на соединение с соседом. Разворачиваясь на бегу, роты ломили кустарником. Я трусил с прихрамывающим комбатом. Ветки хлестали по рукам, по лицам, под сапогами взасос хлюпала грязь. Где-то серия гранатных взрывов, пулеметные очереди. Скорей, скорей к японским позициям! Выбегаем на опушку: огневые позиции, окопы. С криком «ура», нажимая на спусковые крючки автоматов, швыряя гранаты, накатываем на японцев. Они — кто отстреливается, кто поднимает руки, кто дает деру в кустарник, в чащобу.
Мы развернулись и теперь правым флангом смыкаемся с нашими, образуя что-то вроде кольца вокруг японских позиций. Раза два-три рявкнула вражья пушка и умолкла, будто поперхнулась собственным снарядом. Наша стрельба нарастает. Крики «ура» то никнут, то вздымаются. По центру гудят танки и самоходные установки, изредка стреляют. Снарядов мало, зато гусеницами могут давить — комбриг и поставил им в основном эту задачу.
Бой выдался даже более коротким, чем я предполагал. Раздвигая ветки, круша, размолачивая стволы деревьев, из чащи навстречу нам выполз танк — «сто двадцать седьмой», макухинский! — и я уразумел: бою конец! Стрельба утихала, японцы, в перепачканной, изорванной одежде — некоторые были ранены, — складывали оружие. Горка его росла, и росла моя радость: никто в моей роте не пострадал.
Будни войны разматывались, как телефонный провод с катушки связиста — неостановимо, беспрерывно. Изо дня в день марши и бои, но и в их напряженном чередовании нам не хватало новостей — как действует Забайкальский фронт, как Дальневосточные фронты, Тихоокеанский флот, Амурская флотилия, не хватало