Далее, когда просвещение рассматривает предмет почитания веры как камень и дерево или как какую-нибудь иную конечную антропоморфическую определенность, оно утверждает этим по отношению к верующему сознанию право, которое признается и самим верующим сознанием. Дело в том, что так как последнее есть раздвоенное сознание того, что оно обладает потусторонним действительности и чистым посюсторонним этого потустороннего, то в нем фактически имеется также и то воззрение на чувственную вещь, по которому она обладает значимостью в себе и для себя; но оно не сводит вместе обеих этих мыслей о сущем в себе и для себя, которое для него есть то чистая сущность, то обыкновенная чувственная вещь. – Даже чистое сознание веры подвержено воздействию со стороны последнего воззрения; ибо различия ее сверхчувственного царства, так как оно не постигнуто в понятии, составляют ряд самостоятельных форм, и их движение есть некоторое [историческое] событие, т. е. они суть только в представлении и им присущ модус чувственного бытия. – Просвещение, со своей стороны, точно так же изолирует действительность как некую покинутую духом сущность, определенность, как некоторую неподвижную конечность, которая в духовном движении самой сущности была бы не моментом, не ничем и не в себе и для себя сущим нечто, а была бы чем-то исчезающим.

Ясно, что так же обстоит дело и с основой знания. Верующее сознание само признает некоторое случайное знание; ибо оно имеет отношение к случайностям, а сама абсолютная сущность есть для него в форме некоторой представляемой обыкновенной действительности; тем самым верующее сознание есть также некоторая достоверность, коей самой истина не присуща, и оно признает себя таким несущественным сознанием, находящимся по сю сторону духа, удостоверяющегося в себе и подтверждающего самого себя. – Но этот момент оно забывает в своем духовном непосредственном знании об абсолютной сущности. – Просвещение же, которое напоминает о нем, помнит в свою очередь только о случайном знании и забывает «иное», – помнят только об опосредствовании, которое происходит благодаря чуждому третьему, и не помнит о том опосредствовании, в котором «непосредственное» для самого себя есть третье, благодаря чему опосредствует себя с «иным», т. е. с самим собою.