Кстати, сам Кропоткин никогда не претендовал на роль вождя и поводыря «темных масс», несмотря на то, что из всех российских революционеров именно он был не только одним из самых образованных, но и достиг наибольших успехов в научном познании.

Интеллектуальный потенциал Кропоткина был поистине колоссальным. И у этого удивительного князя имела место страстная вера в простой народ. Жажда справедливости не позволяла ему отрешенно мудрствовать, ведя академически бесстрастные изыскания. Каждая его книга, каждая статья – все пронизано его личными убеждениями.

Считается, что в своих философских воззрениях Кропоткин был последователем Огюста Конта и Герберта Спенсера. Он критически относился к метафизике и схоластике, считая, что на смену «отвлеченному философствованию» должен прийти «истинно научный метод». И общественным идеалом Кропоткина, как уже говорилось, был анархический (безгосударственный) коммунизм, в котором революционным путем будет полностью покончено с частной собственностью.

С другой стороны, будучи убежденным противником любой формы государственной власти, Кропоткин не принимал идею диктатуры пролетариата. По его мнению, любая диктатура, любая власть человека над человеком портит даже лучших из людей. И любые формы управления людьми, связанные с подавлением человека, противоречат природе анархизма.

После Февральской революции 74-летний Кропоткин вернулся из вынужденной эмиграции в Россию. Но он был разочарован этой революцией и особенно встречей с российскими анархистами, которых он посчитал грубыми развязными молодыми людьми, взявшими за основу принцип вседозволенности.

Кропоткин слишком долго пробыл за пределами России, и его успели порядком подзабыть. Выросло новое поколение российских анархистов, и они хотели «всего и сразу», не утруждая себя теорией. Тот же Нестор Махно с гордостью заявлял, что он – верный ученик Кропоткина. Однако при встрече с Кропоткиным весной 1918 года у них произошло недопонимание. Махно просил у Кропоткина совета: стоит ли пробраться нелегально на Украину для революционной работы? А Кропоткин ответил: «Этот вопрос связан с большим риском для вашей, товарищ, жизни, и только вы сами можете его разрешить». Но Махно понял это так: возраст ослабил волю и решимость «старика». Махно готов был рисковать своей жизнью и посылать на смерть других, а Кропоткин стоял на иной позиции. Он не раз рисковал своей жизнью, но не смел распоряжаться судьбой кого бы то ни было.

Удивительное дело, анархистские постулаты Кропоткина зарядили революционную среду своей непримиримостью, а его идеи приобрели интерпретацию крайнего индивидуализма воинствующего толка и насильственных проявлений. Но сам Кропоткин не принимал этого, а таким людям, как Махно, более по душе в то время был, например, Троцкий с его кипящими страстями речами.