Между тем король, показавшись на балконе, сходил с лестницы, собираясь делать смотр во дворах. Узнав о его приближении, каждый становился в строй. Людовик прошел по всем рядам со спокойным лицом и окинул всех взглядом, проникающим в сердца. Обращаясь к солдатам, он сказал им твердым голосом, что тронут их преданностью, что будет с ними до конца и что, защищая его, они защищают своих жен и детей. Потом он прошел через двери, отправляясь в сад, но в эту минуту услышал крики «Долой вето!», испускаемые одним из вошедших батальонов. Два сопровождавших его офицера попытались отговорить короля делать смотр в саду, другие посоветовали посетить следующий пост; он мужественно на это согласился. Но чтобы туда дойти, нужно было пройти мимо Террасы фельянов, заполненной народом. Во время этого перехода короля отделяла от рассвирепевшей толпы только трехцветная лента. Однако он шел вперед и даже видел, как батальоны прямо перед его глазами прошли через сад и присоединились к неприятелям на площади Карусель.

Эта измена, измена канониров, крики «Долой вето!» отняли у короля всякую надежду. В это же время жандармы, стоявшие под колоннадой Лувра и в других местах, тоже разошлись или примкнули к народу. Со своей стороны, Национальная гвардия, на которую считали возможным положиться, разместившись по покоям, была недовольна соседством собравшихся тут же дворян и смотрела на них недоверчиво. Королева старалась успокоить ее. «Гренадеры, – сказала она, указывая на дворян, – это ваши товарищи, они пришли умирать вместе с вами». Однако, несмотря на эту наружную бодрость, ее душой овладело отчаяние. Смотр окончательно погубил дело, и Мария-Антуанетта горько жаловалась на недостаток энергии со стороны короля. Нельзя не повторить, что за себя лично несчастный государь не выказал ни малейшего страха. Он даже не надел под платье панциря, который был на нем 14 июля, говоря, что в день сражения его грудь должна быть открыта, как грудь последнего его слуги. Стало быть, у него не было недостатка в мужестве, и впоследствии он являл этому высокие доказательства, но ему не хватало смелости действовать наступательно, не хватало последовательности в той степени, чтобы не бояться кровопролития, когда он соглашался на вступление во Францию иноземной армии. Не подлежит сомнению, как это и было сказано много раз, что если бы он сел на лошадь и сам со своими отрядами поскакал на мятежников, восстание было бы подавлено.

В это время члены директории департамента, видя беспорядок и отчаиваясь в успехе обороны, явились к королю и посоветовали ему удалиться в собрание. Как ни нападали впоследствии на этот совет, лучшего в ту минуту нельзя было придумать. Этим отступлением предотвращалось всякое кровопролитие, а королевская семья избегала почти верной смерти, если бы дворец был взят приступом. При тогдашнем положении дел успех приступа не вызывал сомнений, а если бы таковые и были возможны, то одного сомнения довольно было, чтобы не подвергаться риску.