Итак, сосредоточение властей в Конвенте, учреждение Революционного трибунала, начало фактической инквизиции против подозрительных лиц, удвоенная ненависть к тем из депутатов, кто не одобрял этих чрезвычайных мер, – таковы были последствия битвы при Неервиндене, отступления из Бельгии, угроз Дюмурье и беспокойств в Вандее.

Дурное настроение Дюмурье возрастало вместе с неудачами. Он узнал, что голландская армия беспорядочно отступает, бросая Антверпен и Шельду, но оставляя в Бреде и Гертруденберге французские гарнизоны; что д’Арвиль не смог удержаться в Намюрской цитадели и отступает на Мобёж; что Нейи, наконец, не только не в состоянии удержаться в Монсе, но вынужден отступить на Конде и Валансьен, потому что его дивизия, вместо того чтобы занять возвышенности Ними, разграбила склады и разбежалась. Таким образом, по милости беспорядков в этой части армии рушился его план составить в Бельгии полукруг крепостей, который прошел бы из Намюра во Фландрию и в Голландию. Еще немного – и ему нечем было бы меняться с имперскими войсками, а слабея, он попадал от них в зависимость. Чем ближе Дюмурье подходил к Франции и чем отчетливее видел беспорядки и слышал возмущенные голоса, тем более увеличивался его гнев. Он уже не скрывался, а свободно говорил в присутствии своего главного штаба, и слова его, повторяемые в армии, изобличали планы, бродившие в его голове.

Сестра герцога Орлеанского и госпожа Силлери, бежавшие из Парижа, где им грозила большая опасность, приехали в Бельгию искать убежища у своих братьев. Они остановились в Ате, и это обстоятельство дало новую пищу подозрениям. Три якобинских эмиссара – некто Дюбюиссон, выходец из Брюсселя, Проли, незаконный сын Кауница, и Перейра, португальский еврей, – явились в Ат под предлогом, может быть и ложным, поручения от Лебрена. Они приехали к Дюмурье как шпионы правительства и без всякого труда раскрыли его планы, так как он более не таил их. Они застали его в окружении сыновей герцога Орлеанского и генерала Валенса и, будучи весьма дурно приняты, услышали речи далеко не лестные для якобинцев и Конвента. Однако на другой день комиссары пришли опять и добились секретной аудиенции. На этот раз Дюмурье раскрылся вполне. Он начал с того, что достаточно силен, чтобы драться и с фронта, и с тыла; что Конвент состоит из двухсот разбойников и шестисот дураков; что декретов его он в грош не ставит и эти декреты скоро будут иметь силу только в ближайших окрестностях Парижа. «Что касается Революционного трибунала, – присовокупил Дюмурье с возраставшим негодованием, – я сумею воспрепятствовать его учреждению, и пока у меня будет болтаться сбоку хоть три дюйма железа, никогда этой гадости не бывать!»