Так закончилась карьера этого замечательного человека, выказавшего подлинную многосторонность талантов – дипломатического, административного, военного – и мужество всех родов – гражданское, мужество человека, выстаивавшего бури ораторской кафедры, солдата, не обращавшего внимания на неприятельские ядра, полководца, выпутывавшегося из отчаянных положений. Но этот человек, не имея ни нравственных правил, ни нравственного авторитета, а только влияние гения, быстро истощился в этом коловращении; он всей своей судьбой старался бороться против Революции и блистательно доказал, что личность тогда только превозмогает страсть нации, когда эта страсть истощена.

Переход Дюмурье к неприятелю нельзя извинить ни аристократическим упрямством Буйе, ни щепетильностью Лафайета, ибо он терпел всевозможные беспорядки до тех пор, пока эти беспорядки не мешали ему. Своим отступничеством Дюмурье ускорил падение жирондистов и великий революционный кризис.

Впрочем, не следует забывать, что этот человек, хоть и не имел ни к какому делу привязанности, разумом предпочитал свободу; не следует забывать, что он искренне любил Францию и, когда никто не верил в возможность сопротивления иноземцам, попытался и поверил во французов больше самих французов; что при Сент-Мену он научил войска хладнокровно смотреть в лицо неприятелю; что при Жемапе он их воспламенил и снова поставил Францию в один ряд с первыми державами; наконец, не следует забывать, что если он и бросил Францию, то прежде он спас ее. К тому же Дюмурье прожил остаток жизни вдали от отечества, и нельзя не сожалеть о том, что этот человек пятьдесят лет жизни провел в придворных интригах, тридцать – в изгнании и только три – на поприще, достойном его способностей.

Дампьер стал главнокомандующим Северной армии и укрепил свои войска в лагере при Фамаре, чтобы тотчас же подать помощь любой из французских крепостей, которой угрожала бы опасность. Сила этой позиции и самый план кампании союзников, по которому они не должны были идти вперед до взятия Майнца, вынужденно замедляли военные действия с этой стороны. Ктостин, чтобы оправдать собственные ошибки, постоянно обвинял своих товарищей, и наговоры его на Бернонвиля выслушивались милостиво, так как все считали бывшего министра сообщником Дюмурье, хотя последний и выдал его австрийцам; вследствие этого Кюстина сделали главнокомандующим на Рейне, от Вогезов и Мозеля до Юнинга.

Поскольку отступничество Дюмурье началось с переговоров, Конвент постановил смертную казнь в отношении каждого генерала, который стал бы внимать предложениям неприятеля, если им не будут предварительно признаны верховная власть народа и Республика. Затем военным министром был назначен Бушотт – на место Монжа, хоть и весьма приятного якобинцам своей уступчивостью, но не сумевшего справиться со всеми частями своего огромного ведомства. Еще было решено, что при армиях будут безотлучно находиться три комиссара Конвента и каждый месяц одного из них будет замещать новое лицо, присылаемое из Парижа.