Способы ответа на этот вопрос зависят от определения того, что такое реконструкция. Это понятие было введено в оборот философии истории Робином Дж. Коллингвудом, который подразумевал под реконструкцией сугубо мысленный эксперимент, нацеленный на понимание мысли (но не способа мышления или психологии) изучаемых исторических акторов. Эта концептуальная рамка делает историю принципиально постигаемой: Коллингвуд исходит из идеи о том, что в основном мысль акторов прошлого обусловлена синхронными им нормами, но человеческая природа неизменна. Поэтому, если мы знаем исторический контекст, «реконструировать» мысль Солона не сложнее, чем мысль друга, который пишет нам письмо[816]. При этом в исторической реконструкции Коллингвуда полностью отсутствуют эмоция и эмпатия: исторический субъект оказывается рациональным, а историк — бесстрастным. Если следовать этой линии рассуждений, то историческая реконструкция как практика оказывается прежде всего методом познания, результат применения которого может быть описан и зафиксирован. Ключевой вопрос исследований реконструкции, следующих концептуальной рамке Коллингвуда, связан с проблемой легитимности получаемого таким образом знания и допустимости использования реконструкции в образовательных целях или в государственных ритуалах.

Термин «реконструкция» также активно употребляется в психологии и психоаналитических исследованиях для описания эмоционально насыщенного «перепроживания» травматичного прошлого путем воспроизведения совершенных в нем действий. В этом смысле «реконструкция» не обязательно имеет что-то общее с «реальным» прошлым: ее смысл и как патологического воспроизведения неэффективного поведения, и как управляемой терапевтической практики заключается в трансформации настоящего путем обращения к прошлому. Этот подход нашел отражение в изучении исторической реконструкции как практики познания совсем другого типа, подразумевающей получение слаборефлексируемого и почти не поддающегося трансляции телесного опыта, в том числе опыта изменения идентичности. Реконструкция в этом понимании может выступать в качестве коллективной терапии памяти, способа примирения (reconciliation) сторон исторического конфликта. Это тоже, по сути, практика публичной истории, но ориентированная не столько на познание, сколько на эмоцию, эмпатию, переживание.

Итак, историческая реконструкция может иметь разные задачи: «изучать прошлое» (то есть стремиться к недосягаемому идеалу аутентичности артефактов и практик) или «учиться у прошлого» (то есть получать доступ к опыту, недоступному для современного человека)[817]. Сама идея исторической реконструкции, с точки зрения историка эмоций Джонатана Лэма, основана на представлении о том, что историей можно управлять: воспроизводить, приближать, делать частью современного опыта[818]. Далее мы остановимся на некоторых подходах к изучению отдельных аспектов исторической реконструкции, которые по-разному балансируют понятиями знания и сопереживания, материальности и воображения, памяти и боли.