—

Похоже, свои «двадцать лет минус» наш господин уже получил, общаясь с Марком, – добродушно заметила Ася.

—

Не увлекайся, сестрёнка. – тихо шепнул ей я.

—

Имею я право доиграть свой собственный вариант пьесы! – чуть повысив голос, ответила она.

«Если ставить вопрос таким образом, то да», – подумал я, но промолчал.

…

А кругом по-прежнему пела, танцевала, веселилась толпа, и люди обнимали друг друга и водили хороводы вокруг Марка. Кто-то включил на полную мощность музыкальную запись произведения композитора Эдуарда Артемьева – синтез электронной и симфонической музыки. И зазвучало медью соло трубы, и тонко взлетающие вверх голоса скрипок поддерживали его. И уже можно было услышать, как постепенно вступают в строй другие инструменты, своими трепетными и одновременно победными звуками завершая музыкальную композицию.

Всегда, когда случается такое непредсказуемое всеобщее веселье толпы, её восторг и неизъяснимо-легкое естественное раскрепощение, – наверное, в человеке должно возникать. – и возникает! – какое-то «небесное чувство вечной загадки и вечной надежды» на то, что кто-то очень добрый и всемогущий, оттуда, со своей высоты, ободряет нас, нашу способность искренне радоваться – среди вечно испытывающих нас страданий и горя, зачем-то тоже необходимых, возможно для полноты беспрерывной работы души, ибо:

«Душа обязана трудиться и день, и ночь, и день, и ночь…»

…

И тут я увидел Ванечку, который почему-то побежал в сторону. «Ну, конечно, так и есть», – подумал я, глядя, как навстречу ему мчится рыжий, с оборванным ухом, матёрый кот и начинает виться вокруг него с громким урчанием. Я подошёл ближе. Ваня поворачивал голову к солнцу как подсолнух, при этом расчёсывал густую, с вырванными клочьями шерсть котяры, что-то нежно и строго приговаривая. Потом он достал из своих бесчисленных карманов небольшой контейнер с едой, флакон с жидкостью, тампоны на палочках и стал чистить и кормить зверя.