— Отставить! — перебил его бригадир.

Затем добавил, указывая на Лебедева:

— Явление типа «они мешают нам жить»!..

У всех нашлись какие-то сумки, авоськи, целлофановые пакеты. У всех, кроме меня.

Бригадир вытащил откуда-то просторный мешок для галош с фиолетовой, чуть расплывшейся надписью: «Лазик Зильбермаер, 4-а класс». Протянул мне его и говорит:

— Действуй.

И затем, обращаясь ко всем:

— До завтра...

А закончился день самым неожиданным образом. Я подъехал к дому на такси. Зашел в телефонную будку. Позвонил экстравагантной замужней женщине Алисе Келлерман и говорю:

— Поедемте в «Асторию».

Та отвечает:

— С удовольствием. Только я не могу. Я свои единственные целые колготки постирала. Лучше приходите ко мне с шампанским... Лялик в Рыбинске, — добавила она.

Ее пожилого тридцатилетнего мужа звали детским именем Лялик. Он был кандидатом физико-математических наук...

В тот день я стал мужчиной. Сначала вором, а потом мужчиной. По-моему, это как-то связано. Тут есть, мне кажется, над чем подумать.

Мы пили шампанское и закусывали его виноградом. Потом Алиса соорудила мне из нескольких тяжелых гроздей лавровый венок. Тугие виноградины лежали в складках ее постели, как фальшивые драгоценности. Лопались они с каким-то грешным звуком. Даже в унитазе плавали крупные светло-зеленые ягоды.

А утром я занес в свой юношеский дневник изречение Хемингуэя:

«Если женщина отдается радостно и без трагедий, это величайший дар судьбы. И расплатиться по этому счету можно только любовью...» Что-то в этом роде.

Откровенно говоря, это не Хемингуэй придумал. Это было мое собственное торжествующее умозаключение. С этой фразы началось мое злосчастное писательство. За день я проделал чудодейственный маршрут: от воровства — к литературе. Не считая прелюбодеяния...