— Он говорит, что у них, вероятно, много денег. И не может предсказать, на что они способны.

— Эта секта? — уточнила Вэл.

— «Пауэрхаус». Новое увлечение Майка.

— Господи, они везде. — Вэл подняла взгляд на высившиеся башни и укрепления Баттерманза. — Как ты можешь отказываться от всего этого? Оно же такое... Не знаю. Прикольное.

— Да? Знала бы ты, какие налоги...

— Ну, было бы это все моим, — с жаром возразила Вэл, — никогда бы никому не уступила. Не смогла бы. Я б сюда переехала и жила.

Роузи ничего не ответила. Потому что у Вэл были права на имение, не меньшие, чем у Роузи, если правдой было то, во что верила Вэл: что она внебрачная дочь Бони Расмуссена, зачатая, когда ее мама не только была любовницей Бони, но и заправляла полулегальным борделем в Дальней Заимке.

Ее отец. История неправдоподобная, но такая подробная: она текла параллельно с прежним, хорошо знакомым миром самой Роузи и ее близких — а теперь требовалось избрать один из двух миров. Роузи не могла решить, есть ли у нее обязательства по отношению к Вэл, ее как бы двоюродной тетке, и если есть, то какие. Намерений Бони уже не узнать, завещания он не оставил — Вэл верила, что из-за ее непризнанного существования; но Роузи думала, что не Вэл, а саму Смерть Бони не хотел признать и назвать по имени. Проклятие Рода Расмуссенов.

Вэл искоса взглянула на Роузи.

— Знаешь, — заметила она. — Ты все-таки довольно крутая.

— Ага, как же.

— Правда. Из тебя и впрямь вышел бы неплохой босс этого Фонда. Твои планеты в Рыбах. Если бы ты только захотела.

— А я не хочу.

— А кто же тогда?

— Уна Ноккс, — ответила Роузи.

Вэл покачала головой, и две женщины обменялись взглядами, словно рукопожатием: Бони таки втянул их в свою игру, пусть даже тем, что они обманулись на миг. И все же — ни одна душа этого не знала, даже Бони, стоящий у порога Смерти, — но только Вэл и Роузи могли освободить его из плена Уны, если такому суждено сбыться, хотя той ночью никакой уверенности в этом не было. Вэл, дочь, которую он не захотел признать, чьего прощения не принял; и Роузи, на которую он возложил невыполнимое поручение, тяжкое, как проклятье, но и отказаться от него нельзя. И не могли они знать, что их долг или привилегия — освободить покойного родича; не знали и того, как это выполнить. А знали бы — может, и не стали бы ничего делать.

Живя земной жизнью, мы делаем, что можем, — поступаем, как должны или вынуждены; порою несем искупление или терпим неудачу, о которых нам не дано узнать, в сферах, нам неведомых. Причина тому — в геометрии свитых лучей, бесчисленных лучей, чьи пересечения связуют жизни всех миров. Может быть, те, кого мы освобождаем или держим в плену, знают об этом, но мы здесь — почти никогда; лишь немногие из нас догадываются о том, что это вообще возможно, а скоро и того не будет.