— А я ведь таки узнала ее, — она четко назвала фамилию, — что ж — расту! — Он молчал. — Ну-ну, преуспевай, преуспевай, не возражаю! Видела я ее на сцене — ничего. Ноги высоко умеет задирать, значит и...
Он молча отвернулся от нее и закусил угол подушки. Больше об этом они не говорили.
IV
Утром, облачаясь перед зеркалом во что-то душистое и дымчатое, Екатерина Михайловна сказала:
— Чтоб не забыть — ты ведь там что-то обещал Ефиму Марковичу? Будь любезен — выполни! Он зайдет. — И ушла, шурша, как змея, и оставляя ароматное облако. Он подумал, посидел за столом, поглядел на «Аленушку» (она всегда разительно напоминала ему Нину) и начал вдруг сразу и не думая писать.
«Дорогая Нина Николаевна, благодарю вас за фото. У меня целая кипа ваших портретов, но этот, без грима, лучше их всех. Первый год я был как сумасшедший — увижу какую-нибудь женщину и иду за ней: уж не вы ли? Теперь я твердо знаю: вас здесь нет и не будет. Но это только присказка, сказочка-то вот:
Когда пришел профессор, он отдал ему запечатанный конверт.
— Вот! И думаю, она сделает.
— Спасибо, — поклонился профессор, пряча письмо, — привезу вам ответ.
Григорий поморщился.
— Ну какой там ответ? Ответа не будет.
Толстяк вдруг тронул его за локоть.
— Может быть, что-нибудь словесно? Что скучаете, тоскуете, думаете и все такое, а? О работе что-нибудь?
— Она не интересуется археологией, — косо улыбнулся Григорий, — а тосковать... Нет! Скажите: тосковать мне некогда. Целые же месяцы в пустыне. Не бреюсь по декадам. В городе не бываю.
— Женат? — поинтересовался толстяк.
— Женат! — жестко, с нажимом подтвердил Григорий и посмотрел ему в глаза. — Да, я женат, и вы
Толстяк взял шляпу.
— Все расскажу и привезу вам ответ.