Ч. Й.: Да, Декстер надевает ее... и, одетый в эту шапку, рассказывает детям ужасную новость. Он выглядит совершенно по-идиотски, пока его приемная дочь не сбивает шапку у него с головы и не убегает. Потом Декстер идет за ней к машине, и они разговаривают уже искреннее.

Н. Л.: Она обвиняет его в том, что ему наплевать на маму, потому что он не плачет, и говорит, что уж лучше бы убили самого Декстера.

Ч. Й.: А он не реагирует.

Н. Л.: Знаете, я только что понял, что именно неспособность Декстера хоть к какому-то сочувствию помогает зрителям проникнуться сочувствием к нему самому. Мы знаем, что ему больно, но он не может этого выразить. Мы чувствуем его эмоциональную боль и горе сильнее, чем если бы он себе все глаза выплакал.

Ч. Й.: Но он оплакивает Риту по-своему — совершенно случайно, без всякого повода, убивает незнакомца.

Н. Л.: Да, в туалете обшарпанного магазинчика на набережной, когда избивает какого-то придурка-реднека[17]?

Ч. Й.: Правильно. Декстер приходит в бешенство, набрасывается на него, а потом оставляет его валяться в луже крови — совершенно не его стиль. Он выходит из себя. Переступает черту.

Н. Л.: «Да, я виноват» стала для меня очень запоминающейся серией, потому что Декстер так близко подошел к краю пропасти, что даже решил, что у него нет иного выбора — только бежать. Он садится на свой катер и отплывает, но потом решает вернуться на похороны Риты, предварительно избив незнакомого реднека в туалете. Теперь он словно готов начать оплакивать Риту «так, как принято».

Ч. Й.: Да, он испытывает облегчение.

Н. Л.: Когда я слышу «испытывает облегчение», сразу вспоминаю Аристотеля и катарсис. Да, знаю, это звучит очень по-литературному, но...