Осторожно встаю со стула и снимаю с себя куртку, в машине холодно, а девочка в тепле разомлела. Пытаюсь забрать из руки Люси недоеденный рожок, но это бесполезно, вцепилась в него намертво, хоть и спит. Хорошо хоть что в рукав куртки детская ручка пролезает беспрепятственно вместе с булкой. Поднимаю девочку на ноги, ставлю на стул и укутываю своей курткой, как часового постовым тулупом. Настоящий часовой… даже не проснулась! Переношу её в салон и укладываю на заднее сидение дивана, Люси безмятежно посапывает, привалившись спиной к стенке.

Давлю на газ и Бентли несётся по проспектам Парижа, как на пожар. Надо завезти девочку домой и успеть в полпредство. Как быть с Люси решу попозже, а пока попрошу Катерину присмотреть за ребёнком до вечера. Очень надеюсь, что она не откажет, иначе и не представляю, что мне делать. Хорошая машина Бентли. Несётся этот монстр по проспекту, и все встречные машины к тротуарам жмутся, а попутки, словно кузнечики в летний день, из-под ног в разные стороны порскают. Ещё бы! Такого носорога нечасто встретишь на дорогах Франции.

— Катерина! — видимо интонации моего голоса так пугают женщину, что она выскакивает из своей комнатки, даже забыв надеть фартук и чепчик горничной.

— Да, Михаил Григорьевич. Я слушаю Вас! — с непривычки морщусь. Вот категорически нельзя женщинам газет читать! Полтора года был просто Мишей, или Мсье Лапин, если приходилось официально обращаться. А как начиталась газет, да узнала, что я не просто студент-пианист, а дирижёр оркестра, так и превратился сразу в «Михаила Григорьевича» и бесполезно ей что-либо объяснять. Так воспитана. В почитании старших и начальников, кем бы они ни были.

— Помоги мне, пожалуйста! — протягиваю ей свою ношу и тут Катерина замечает в моих руках куртку, из которой торчат детские ножки. Она вскрикивает и прижимает ко рту ладонь.

— Сбили? — в широко раскрытых глазах женщины плещется ужас.

— Да типун тебе на язык! — суеверно сплёвываю три раза через левое плечо. — Никогда так не говори, сглазить можешь! Мне в полпредство срочно надо, а Люси оставить не с кем. Сирота она, мать погибла, отца нет. Так получается, что кроме меня она никому и не нужна. Я тебе потом всё подробно расскажу, может, и ты мне чего посоветуешь? Куда её положить? Спит она, я её немного покормил, а она в тепле и сомлела. Её бы потом, как проснётся, молоком напоить, а то она в последнее время голодала. И — да, она, наверное, обовшивела, так что будь с ней поаккуратнее, а то сама нахватаешься.

— Положите её сюда на кушетку, я разберусь, не беспокойтесь. Но куда же Вы? А как же куртка ваша, Михаил Григорьевич? — это Катерина замечет, что я направляюсь к выходу, но только беспечно отмахиваюсь. В вязаном толстом свитере и сапогах не замёрзну, а переодеваться в «цивильное» времени нет. Опаздывать в полпредство не стоит. По пустякам Марсель Израилевич меня дёргать не станет, знает, что у меня работы и так невпроворот.