Цанава останавливается у виселицы. Выражение лица его расшифровать не могу, да оно и меняется ежесекундно. Потому спрашиваю прямо:

— Нравится? Специально к твоему приезду старались, — это правда. Развешивали вчера, практически ночью. Выбрали тех, кто покрепче. Многие из полицаев натурально обгадились. Пришлось на месте пристрелить. Местные евреи очень одобряли.

Цанава стоит и внимательно изучает натюрморт. Есть и натюр и много морта. Презренные коллаборационисты одеты в гражданское, и оружия у них по понятным причинам нет. Зато есть белые повязки с чёрной свастикой. Вместо оружия снабжены табличками, которые Цанава сейчас читает.

«Мы служили фашистам», «Мы стреляли в спину Красной Армии», «Мы убивали советских граждан». И последней горжусь особо, моя придумка: «Мы лизали задницу гитлеровцам».

— Воняет от них, — морщится Цанава. Это он не о реальном запахе, которому пока неоткуда взяться. Понимаю, но не соглашаюсь.

— Не скажите, Лаврентий Фомич. Трупы врагов пахнут приятно.

Я его проводил до здания, в котором ему предстоит обосноваться. Да тот же городской отдел НКВД, который, что забавно, занимала и укронацисткая полиция. По дороге вкручивал и вкручивал про обстановку в городе и на территории.

— А что там за люди оружие у вокзала получали? — перебивает меня и меняет тему Цанава. — Характерной внешности.

— О-о-о, Лаврентий Фомич, это отдельная песня, — покладисто переобуваюсь на ходу. — Члены Юденрата, жители еврейской резервации, которую гитлеровцы тут устроили…

Это вчера как раз было… в местном клубе.

— Вы так спокойно заявляете, что можете нас бросить ещё раз?! — разоряется пожилой, колоритный как с картины, еврей. С пейсами и шапочке. Какой-то их авторитет. Присутствующие согласно шумят. Многие в одежде с жёлтыми звёздами Давида. Немцы заставили так ходить.

— Советую и вам успокоиться, — запрещающим жестом пытаюсь остановить, готовый взорваться, вулкан. Не помогает.

— Тысячи наших друзей, соседей и родственников убили! — выкрикивает авторитет.

— От меня чего хотите? — спрашиваю с максимальным хладнокровием. — Чтобы я их оживил?

— Мы хотим, чтобы вы не бросали нас на произвол судьбы! — согласный гул голосов всего зала.

— Слава небу! — возношу вверх руки. Немного несерьёзно себя веду, так и претензии глупые. Ничего не хотят слышать. Может, просто надо выкричаться и эмоции выплеснуть.

— А я здесь зачем? — мой вопрос заставляет слегка задуматься. — Вы меня будете слушать или вам покричать без толку хочется. Тогда я пошёл. Вы мои звёзды видите? Я генерал армии, командующий Западным фронтом, под моим началом почти миллион бойцов. Вы что, думаете, мне больше делать нечего, как ваши истерики выслушивать?