– А почему? Я должна спросить, почему. Так полагается.

– Сегодня среда, – сказал Сидоров. – Уже не считается. Я хочу, чтоб у меня было три чистых дня. Четверг, пятница, суббота. А в воскресенье я уже буду ждать. Можно?

– Пожалуйста, – она спрятала в сумку пистолет и ежедневник. – До свидания.

И пошла к двери.

– Постойте! – крикнул Сидоров; она остановилась, обернулась. – А можно было попросить через месяц?

– Можно было, – сказала она. – Максимум сорок дней.

– А сейчас, значит, уже нельзя? – у него дыхание остановилось.

– По правилам, нельзя, – она улыбнулась. – Но для вас я могу сделать исключение. Но я вам не советую. Это будет очень тяжелый месяц. Вы начнете суетиться. Пытаться что-то доделать или переделать. Пить. Молиться. Лечиться. Уезжать далеко. Или сидеть, не шевелясь. Но ведь это ничего не меняет!

– Откуда вы такая умная? – спросил Сидоров.

– Мне мама рассказала, – простодушно ответила она.

– Мама?

– Ну да, у нас семейный бизнес. До свидания.

– Погодите, – сказал он. – Поцелуйте меня.

– Я на обед ела греческий салат, – сказала она. – От меня луком пахнет.

Сидоров обнял ее и силой поцеловал. Они сделали все, не раздеваясь, а потом побежали вниз, в кафе, хорошо поужинали, выпили вина, вернулись и снова повалились на диван, поверх пледа. Потом расстелили простынку. Сидоров задал ей жару, показал, на что способен опытный сорокалетний мужик, она визжала, стонала, шептала спасибо спасибо спасибо, выворачивалась так, этак и по-всякому, просила еще, преданно целовала ему грудь, живот и ниже, дрожала, говорила, что больше сил нет, а Сидоров потрепал ее по затылку, откинулся на подушку и поглядел в потолок.

– Тебе хорошо? – спросил более по привычке.

– Но это ничего не меняет, – сказала она. – Понедельник.

Голая встала, подошла к столу и раскрыла сумочку.

стеклянные двери Плохой мальчик