Точно так же и продавщица в дорогом магазине. Ей обидно обслуживать грузноватую немолодую тетеньку со слипшимися от дождя волосами. И неважно, что эта тетенька покупает дорогие вещи, то есть делает, в числе прочих покупателей, выручку данному магазину. То есть платит зарплату данной продавщице. Какие, право, мелочи! Вы лучше поглядите на нее и на меня. Ну почему я, такая юная, такая красивая, такая благоухающая, должна подавать наши эксклюзивные туфли – почти что мои туфли! – этой бабке? И смотреть, как она напяливает их на свои толстые отекшие ноги. Может, еще помочь прикажете? Бэ-э-э!

А зачем ты, девочка, пошла работать в этот магазин?

Ну что вы! Знаете, какие к нам женщины приходят? Даже красивее меня! Однажды вот эта пришла, ну как ее, она еще по телевизору передачу вела, где этот на стуле сидел, помните?

Помним. И даже отчасти сочувствуем.

Как сказал бы Достоевский, войдем в дорогой магазин с чувством, что мы все виноваты перед продавщицей, которая вынуждена обслуживать неизвестно кого.

Наша общая вина – это утрата последних крупиц сословности.

Тут надо подробнее.

Наше отечество за последние сто лет претерпело массу головокружительных перемен. Поэтому многие не слишком умные люди вообще перестали что-либо понимать. Прежде всего про себя самих. Кто они? В самом простом, социально-профессиональном смысле.

И то поглядеть: веками выстраиваемая сословная монархия с ее иерархией дворян потомственных, дворян личных, духовенства, купечества, крестьянства и т. д. вплоть до «финляндских уроженцев» (была и такая категория подданных!) рухнула в одночасье. Но отмена сословий – идея прогрессивная и необходимая – имела свои отрицательные последствия. Истребили аристократию, а также богатых людей, а заодно ученых людей, и на освободившемся месте установили культ «простого человека», который гимназиев не кончал и шляп не носил, который требовал, чтоб ему всё объяснили на пальцах и в двух словах.

Но как ни объясняй, всё равно получилось непонятно: новых хозяев жизни вычистили в 1937 году. Потом в 1956-м выгнали героев 1937-го. А в 1991-м – опять двадцать пять. И всякий раз ломалась общественная лестница. Четыре раза за сто лет – многовато для народа, и особенно вредно для «простого человека». Поэтому демократическую идею равенства «простой человек» понял совершенно неправильно. Он решил, что теперь он – не вообще, в отвлеченном классовом смысле, а просто данный конкретный он или она, лично-персонально! – он самый главный, а все остальные должны быть у него в холуях.