Кошмарные видения одолевают Нину столь сильно, что путаются с действительностью. Ей чудится, будто она и в самом деле надела на голову донны Элалии полиэтиленовый пакет и сцепила его руками у горла старухи, пока та не задохнулась. Но поскольку мертвое тело продолжает хрипеть и кашлять, Нине чудится, что она еще и приложилась к нему топором.

На каком-то этапе картина, как и ее героиня, настолько теряют связь с реальностью, что даже зрителя вводят в заблуждение: девушка бегает от преследователей – полиции, соседей, соглядатаев – полагая, что она убийца. Это впечатление держится до тех пор, пока вменяемый пожилой доктор, много лет лечивший Элалию, не сообщит полиции, что причина ее смерти – сердечная недостаточность, заболевание, которым его пациентка страдала давно. Тогда-то и становится ясно, что девушка давно, а теперь и окончательно повредилась рассудком.

Третьим сценаристом, помимо Маркаля Акино и Эйтора Далии, стоит Федор Достоевский: то есть отсылка к русскому писателю и его роману сделана нарочито и осознанно. В Прологе картины проникновенный закадровый женский голос произносит монолог; это как бы эпиграф к картине.

«У меня есть теория, что люди делятся на две категории – обычные и необычные. Обычные люди всегда правильные, они живут в смирении, и их это устраивает. Необычные всегда создают что-то новое и разрушают старые законы и догматы. Первые принимают жизнь, какая она есть, вторые – меняют этот мир. Иногда они идут на убийство».

Монолог невидимки из бразильской картины – краткий пересказ статьи Раскольникова, которую, как мы помним, он излагает перед приятелем и следователем. Но какое отношение «теория» из фильма имеет к его героине, которая кроме мрачных граффити и комиксов в альбоме ничего нового не создает, старых законов не разрушает, мир не меняет и на убийство не идет, ибо давно невменяема и убийство ей только чудится, совершенно неясно. Какие счеты можно предъявить наркоманке, живущей в страхе и одиночестве и к тому же погрузившейся в мрак клинического безумия? Нина не подвластна ни правосудию, ни моральному кодексу, ни религиозной догме. Она обитает внутри своего сумасшествия. Сколько бы аллюзий из романа Достоевского ни использовать (а здесь и девушка-сумасбродка, и ее подруги-проститутки, и мерзкая жадная старуха, и ножи с топорами, и лошадка, над которой с громким хохотом издеваются богатые господа, дергая ее за поводья, привязанные к шее, ногам, хвосту), к проблематике «Преступления и наказания» картина имеет очень слабое отношение.

«Человек, сказавший “лучше быть везучим, чем хорошим”, зрит в корень жизни. Люди бояться признаться, как много в их жизни зависит от везения. Страшно подумать, сколько всего мы не в состоянии контролировать. В матче бывают моменты, когда мяч касается верха сетки и через доли секунды он упадет или вперед, или назад. Если повезет, он упадет вперед, и ты выигрываешь. А может нет – и ты проигрываешь».