С о ф ь я. А что он мог сделать, в сущности, больной человек?

С у с л о в а. Ну да. Развлекаться с девушкой в меблированных комнатах – был здоров, а защитить девушку – больной.

Р о з а н о в (входит, не скрывая, что подслушивал) Говорят, он болен и совсем плох. Эмфизема легких – это серьезно. Император наверняка оплатит его долги. Это у нас теперь традиция со времени Пушкина.

С у с л о в а. О, сколько было у него рулеточных долгов!

Р о з а н о в. Значит, и они будут плачены. Семья должна жить спокойно. Это по-христиански… Между прочим, его повесть «Игрок» я несколько раз перечитал.

С у с л о в а. Чем он мог тебя заинтересовать? Ты же сам не игрок.

Р о з а н о в (цитирует по памяти) Как любовно он свою героиню обрисовал. «Красавица первостепенная, что за бюст, что за осанка, что за походка. Она глядела пронзительно, как орлица, но всегда сурово и строго, держала себя величаво и недоступно. Высокая и стройная. Очень тонкая только. Мне кажется, ее можно всю в узел завязать и перегнуть надвое. Следок ноги у нее узенький и длинный, мучительный. Именно мучительный. Волосы с рыжим оттенком. Глаза настоящие кошачьи, но как гордо и высокомерно умеет она ими смотреть».

С у с л о в а. Ну, нарисовал, как с натурщицы, и еще моим именем назвал. Хотел таким манером меня подкупить, вернуть, но номер не прошел. А что ты еще наизусть знаешь?

Р о з а н о в. Сцену из твоих набросков. «Вдруг он внезапно встал, хотел идти, но запнулся за башмаки, лежавшие подле кровати, и так же поспешно воротился и сел. «Ты куда ж хотел идти?» – спросила я. – «Я хотел закрыть окно», – ответил он. – «Так закрой, если хочешь». – «Нет, не нужно. Ты не знаешь, что сейчас со мной было!» – сказал он со странным выражением. – «Что такое?» – я посмотрела на его лицо, оно было очень взволновано. – «Я сейчас хотел поцеловать твою ногу». – «Ах, зачем это?» – сказала я в сильном смущении, почти испуге и подобрав ноги. – «Так мне захотелось, и я решил, что поцелую».

С о ф ь я. Я вас оставлю ненадолго.

Софья выходит. Розанов резко меняет интонацию и запальчиво продолжает.

Р о з а н о в. Не понимаю! Зачем было ему вскакивать и врать про окно? Почему было не поцеловать твою ногу? Зачем тебе не сказать: ну, мол, хочешь поцеловать, ну и целуй. Зачем тебе было пугаться, подбирать ноги?

С у с л о в а. Как же ты, однако, дотошный. Как волнуют тебя мелочи.

Р о з а н о в. Мелочи меня как раз всегда и волнуют. В них правда. Или неправда. Все величественное мне чуждо. А мелочи – мои боги. Нет, конечно, если раньше он целовал тебе ноги, а теперь, когда узнал про испанца, ты не хотела, чтобы он тебя касался, это другое дело. Но этого нет в тексте. И получается совсем другой смысл.