Светлый фон

С у с л о в а (передразнивает) Никому не нужен. Ну, чего ты все ноешь? Нельзя же быть таким нытиком. Ты не нужен тем, кому ты хочешь быть нужным. Но кому не хочешь – их просто пруд пруди. Что же касается твоей угрозы, что станешь лучше писать… Я бы сказала о тебе словами Белинского о Некрасове: «Что за топор его талант!»

(передразнивает)

Р о з а н о в (удрученно) Я сам чувствую: что-то противное есть в моем слоге.

(удрученно)

С у с л о в а. Но ты будешь читаем. Это надо признать. И чем дальше, тем больше. Людям нравится, когда автор раздевается перед ними, смотрясь при этом в зеркало.

Р о з а н о в. Вот ты не можешь не унижать.

С у с л о в а. Правда всегда унизительна. Но ты сам же поставил ее, правду, выше Бога. Тебе судьбу благодарить надо, что кто-то рядом каждый день говорит тебе правду. А ты хнычешь, обижаешься. Единственное, что тебя извиняет – все пишущие такие. Все, кто что-то изображает. В каждом сидит обидчивая, капризная бабенка.

Р о з а н о в. Ты хочешь, чтобы я терпел твою правду. Почему бы тебе не терпеть женское во мне? Все умное и благородное, что есть в моих писаниях, вышло не из меня, как мужчины. Я умею только, как женщина, воспринять это умное и благородное и выполнить на бумаге. Все это принадлежит гораздо лучшему меня человеку.

С у с л о в у. Ой, этот твой стиль. Ведь ты можешь говорить и писать правильно. Что ж ты искажаешь себя же?

Р о з а н о в. В этой неправильности и заключено художественное. Странно, что ты этого не понимаешь.

С у с л о в а (озадаченно). Мог бы раньше это сказать. В самом деле… Если ты так специально…

(озадаченно).

Суслова отходит от Розанова. Свет на сцене гаснет. Прожектор высвечивает одну Суслову.

Суслова отходит от Розанова. Свет на сцене гаснет. Прожектор высвечивает одну Суслову.

С у с л о в а (в зал). Я в самом деле хочу оставить его. Я привыкла жить одна. Спать одна. Вставать одна. Завтракать одна. Гулять одна. Это как болезнь, от которой трудно, наверное, невозможно излечиться. Но мне нужны мужские ласки. Ведь это нормально. Это извинительно. Но я никак не могу совместить эту потребность с необходимостью жить бок о бок с мужчиной. Ну, никак не получается. Я уж думала, Бог поможет. Нет, и у него не получается. Или он меня не видит и не слышит. А ведь я иногда прошу его, есть грех. Что же делать?

(в зал).

После паузы.

После паузы.

С у с л о в а. Но я не всю правду сейчас сказала. Вся правда в том, что меня преследуют видения «красивого сильного зверя». Мне нужны ласки молодого, пылкого мужчины. И вот я прочла заметку Розанова о связи пола с Богом. Маленькую такую заметочку, где эта тема никак не раскрыта, а только заявлена. Но я поняла. Точнее, меня это заинтриговало. Я почувствовала обещание непередаваемой неги и услады. Розанов как бы забросил удочку, а я клюнула. Сама пришла к нему. Потом сама позвала к себе. Вот теперь и мучаюсь. Его красивая нега оказалась слюнявым сладострастием. Но это не его обман. Сам он в этом никак не виноват. Во всякой идеализации больше виноват тот, кто идеализирует. Виновата я. Но чем я могу утешиться. Правильно. Только приключением с настоящим «красивым и сильным зверем». Этот «зверь» совсем рядом. Я вижу его почти каждый день. Он хорошо чувствует меня. Но я не могу переступить, несмотря на весь мой нигилизм. Несмотря на способность делать то, что хочу. Это мучительно. И он не может. Розанов для него кумир. Как это все ужасно. Но как же это волнует кровь