Что ж, конечно, было не
Может, мне даже
— Твой отец? — переспрашивает Леон.
— Прыгай! — говорю я. — Да прыгай же ты, давай!
Леон смотрит на меня, лицо его синее от огней пожарной машины.
— Так вот, значит, как. Твой отец — смотритель!
— Быстрее! — шиплю я. — Времени нет.
Но Леону наконец открылась истина, и снова появился этот взгляд, который я так ненавижу, губы кривятся в злой усмешке.
— Я бы даже согласился, чтобы нас поймали, — прошептал он, — посмотреть, какие у них будут физиономии…
— Прекрати, Леон.
— Или что, голубок? — Он засмеялся. — Что ты сделаешь, а?
Во рту появился мерзкий привкус, вкус окислившегося металла, и я понимаю, что прикусила губу. Кровь бежит по подбородку, как слюна.
— Пожалуйста, Леон…
Но он все так же смеется, задыхаясь, и на мгновение, чудовищное мгновение, я вижу его глазами и толстуху Пегги Джонсен, и Джеффри Стюартса, и Гарольда Манна, и Люси Роббинс, и всех прочих, кто был неудачником и посмешищем в классе мистера Груба, и «солнышек», которые не могут надеяться на будущее за пределами Эбби-роуд, и клуш, и быдло, и чернь, и самое страшное — я вижу себя, с полной ясностью, в первый раз.
И вот тогда я его толкаю.
Я плохо помню этот момент. Иногда кажется, что это произошло случайно. Иногда я почти верю в это. Может, я рассчитывала, что он прыгнет, — Человек-Паук преодолевал вдвое большее расстояние, а я прыгала здесь много раз и была абсолютно уверена, что он не упадет. Но он упал.
Моя рука у него на плече.