Общественный строй характеризуется последовательно проведенным принципом наследственности: не только знать (сенаторская и куриальная) наследственна — также и в ремеслах (collegiati), в торговле, в солдатчине (солдатам еще Септимий Север разрешил брачную жизнь) сын должен был избрать карьеру отца. Встречается нередко и клеймение человека (конечно, из humiliores) символом его социальной принадлежности в ознаменование ее пожизненности.

Тот же принцип наследственности, перенесенный на аграрную почву, повел к возникновению самого знаменитого и богатого последствиями института нашей эпохи — колоната. Мы видели (выше, с.309), что уже в предыдущую эпоху прежняя обработка латифундий рабским трудом вследствие удорожания рабов уступила место мелкому фермерству, причем, однако, это фермерство было вольным и фермерский контракт мог быть расторгнут той или другой из договаривающихся сторон. Теперь обязательная пожизненность и наследственность была распространена и на фермера; другими словами, фермеры были прикреплены к земле и превращены в класс, средний между свободными и рабами. Особой разновидностью колоната были так называемые inquilini — варварские племена, допускаемые в пределы империи с тем, чтобы они обрабатывали данную им землю на правах колонов и привлекались к военной службе в так называемых numeri. Еще Марк Аврелий принял в империю первую партию таких варваров; в нашу эпоху желающих — вследствие плодовитости германцев и недостаточного плодородия их территорий — стало так много, что им приходилось отказывать; это давало повод к войнам.

Как уже было замечено, проникновение германцев в римскую армию усилило варваризацию этой последней и недовольство коренного населения, которое и повиновалось своим стилихонам как защитникам и ненавидело их как варваров. Но чем объяснить убыль коренного, особенно италийского населения в войсках? И обилие пустырей на территории империи, позволявшее заселение их варварами? И повальную неохоту к производительной работе, поведшую к прикреплению humiliores к своим профессиям? К сожалению, мы должны тут ограничиться догадками; литература того времени, как мы увидим, слишком скудна, чтобы нам ответить на эти основные вопросы.

Прогрессирующая варваризация дает о себе знать также и в правовом быте. То поступательное движение гуманизма, лучшими представителями которого были юристы эпохи Северов, теперь останавливается, и его сменяет быстрый поворот к крутости и жестокости. Деление населения на honestiores и humiliores проходит повсюду к невыгоде этих последних. Пытка подсудимых и свидетелей становится все распространеннее, наказания все бесчеловечнее.