— Предатель! — хрипло крикнула Гера.

Это была уже не Гера, а с каждой секундой разрастающаяся Иштар. Она махала крыльями все яростнее, и все, что попадало в фокус создаваемого ими ветра, срывалось с места, катилось по полу и расшибалось о дальнюю стену зала. Потом рухнула и сама эта стена, за которой открылось черное ночное небо.

Тогда стоящий в огромном цветке Дракула взмахнул одновременно всеми шестью руками, и между ним и Иштар появилась прозрачная голубоватая стена, похожая на заледеневшее стекло. Крылья Иштар несколько раз ударили по преграде, не причинив ей никакого вреда, а затем одно крыло разрослось настолько, что зацепило меня и швырнуло на прозрачную стену.

Я пришел в себя оттого, что кто-то плеснул мне в лицо очень холодной водой. Кажется, даже с льдинками — одна из которых больно уколола меня в закрытое веко. Я открыл глаза. Передо мной стояла одна из прислужниц Иштар. В ее руках было серебряное ведерко для шампанского.

В первый момент мне показалось, что прислужница свисает с потолка. А потом я понял, что она как раз стоит на земле — это я сам свисал с золоченой жерди.

Увидев, что я пришел в себя, прислужница тут же исчезла за дверью. Я поймал рукой витой шелковый шнур, потянул за него, и похожая на огромное резное стремя конструкция опустила меня к полу. Все еще избегая смотреть на голову Геры в ее перламутровой раковине, я слез с жерди, поднялся на ноги (они прилично затекли, чего никогда не бывало со мной в собственном хамлете) и взялся руками за голову. Голова болела так, словно я ударился об эту стену на самом деле.

Вдруг я услышал тихий голос Геры и вздрогнул от неожиданности. Она пела.

Этого я не ожидал.

Я поднял на нее взгляд. Гера смотрела в угол. На ее глазах блестели слезы. Я заметил тонкую вертикальную морщинку между ее бровями — раньше ее не было.

Только что я думал о тысяче разных вещей — и главным моим чувством был страх. Но все это сразу исчезло, и осталась одна жалость. Я шагнул к ней, обнял ее голову и принялся гладить ее волосы, бормоча слова невнятного и, главное, очевидно лживого утешения:

— Ну что ты, милая, что ты. Не надо… Все будет хорошо…

Но Гера плакала все сильнее, так, что скоро на моей рубашке образовалось большое мокрое пятно. Потом она поглядела мне в глаза и тихо спросила:

— Рама, скажи. Только честно. Ты меня хоть чуть-чуть еще любишь?

— Не знаю, мышка, — сказал я. — Наверно, немного да. Просто ты меня неудачно кусаешь. Когда я в депрессии.

— Спасибо, — прошептала она. — Даже если врешь. А теперь иди сюда… Нет, ближе. Еще ближе… Не бойся. Не проглочу.