Спальня находилась в смотровой башне замка, то есть на самом верху; раньше там была открытая широкая площадка, где стояли две пушки, – но Саломея, едва брак был решен, приказала обнести площадку стенами и сделать из нее комнату – так ей понравился вид на горы и на долину Ингури, который оттуда открывался. От спальни вниз шла совсем узкая винтовая лестница, и отца, когда его вели, мог держать один, редко два человека, – он же здесь знал каждую дверь, каждый закоулок; кроме того, в замке, как и везде в Грузии, были потайные ходы, и один из них начинался прямо в башне – ясно, что у него были шансы спастись, хорошие шансы. Если бы он хоть попытался что-нибудь сделать, наверняка и люди бы его очнулись, – но он, как потом говорили, шел на казнь, будто баран.

Похоже, он был так потрясен позором, тем, что бандиты ворвались в его и Саломеи спальню в их первую ночь, нашли Саломею полуголой и он не смог ее защитить, что и вправду не захотел дальше жить. Кроме того, в замке говорили, что он боялся бежать, потому что бандиты сказали, что тогда они надругаются над Саломеей – мол, им нужна лишь его жизнь, если всё будет тихо, больше они никого не тронут, но если прольется кровь или он сбежит, пусть пеняет на себя: у Саломеи в эту ночь будет столько мужей, сколько их здесь есть. Они знали, как он любил ее, и загнали в угол.

Отец вообще, хоть прожил жизнь в горах и занимался разбоем, на горца был мало похож: любил читать книги, собирал картины, в замке на его хлебах жило трое художников из Тифлиса, в Грузии он считался знатоком и покровителем искусств, и я думаю, драться голым на глазах полуголой жены с одетыми и вооруженными людьми показалось ему таким жалким и смешным, что он решил, что правильнее не сопротивляясь принять смерть. Было и еще одно. С Саломеей он познакомился, когда она была ребенком, дело было в Имеретии, где он жил приживалкой в доме двоюродного деда. Семья Саломеи была богата, и хотя они полюбили друг друга, что называется, с первого взгляда (Георгий и она оба были на редкость красивы), даже поклялись друг другу в верности, о том, что родители Саломеи когда-нибудь согласятся отдать дочь за нищего беглеца, и речи быть не могло. Но когда Георгий уезжал, мать Саломеи на прощание как бы в шутку сказала, что когда у него будет столько же земли и скота, сколько было у его отца, пускай присылает сватов.

Собственно, из-за Саломеи он и занялся разбоем, иначе, я думаю, принял бы свою судьбу без ропота. То, что с маленьким отрядом – а временами против них была едва ли не вся Сванетия, – ему удалось вернуть родовое достояние, он считал за благословение свыше. Его воспитывала в основном мать, и Георгий был человеком глубоко религиозным, соблюдал посты, мальчиком пел в церковном хоре, вообще любил ходить в церковь, что среди горцев редкость. Удивлялся он сам и тому, что ни в одной переделке не был серьезно ранен, хотя всегда дрался впереди, и тоже относил это за счет Провидения.