Это его совершенно искреннее безразличие ко всему в хористах, что ему не было нужно для «Титаномахии», продолжалось больше двух лет, то есть даже дольше истории с самой ораторией. Но прочее безразлично Лептагову отнюдь не было, и любые изменения его отношений с хором давались ему с превеликим трудом. Лептагов хорошо понимал, что, отказавшись от «Титаномахии», самолично поставив на ней крест, он разрушил и всё остальное, ради нее и под нее созданное; тем не менее, сначала и в Кимрах каждый не согласованный с ним шаг хора приводил его в настоящую ярость. С этим он возобновил спевки, и лишь потом, раз за разом убеждаясь, насколько мало нужно хористам то, с чем он к ним шел, Лептагов начал уступать.

Нельзя сказать, чтобы он принял их отход от него легко, но я уже говорил, что одно его утешило: хор, дальше и дальше от него, Лептагова, отдаляясь, косвенным образом оправдал его бегство в «Титаномахию»; получалось, что, возможно, и в самом деле иного, не через ораторию, пути к этим людям не было. Ни к ним, ни с ними. Он видел, что сейчас в них нет и тени сомнения, пожалуй, они даже гордятся тем, что они такие, какие есть, и другими уже никогда не будут. Они, словно малые дети, наперегонки бежали к нему это сказать – и всё боялись, что он их снова не поймет. Но срок, когда он их услышал, когда наконец понял, чего они от него ждут, пришел и для него, и Лептагов постепенно смиряется, даже находит теперь удовлетворение в делании именно того, чего от него хотят. Он научается понимать их с полуслова; это непросто, потому что они редко могут ясно выразить, чтоˊ им от него надо, – но он угадывает, находит, ловит их мысли и всё идеально исполняет. Это становится для него как бы культом.

Теперь он боится одного: дать им право сказать, что именно он, Лептагов, снова повел их не той дорогой. Неделями этот страх его буквально преследует. Чтобы избавиться от него, он дает себе слово: что бы ни было, они не получат и шанса обвинить его. Они идут тем путем, который считают правильным, он сделал всё, чтобы объясниться с ними, но слушать его они не пожелали. В конце концов хористы вынудили его признать, что это их право – идти к Богу той дорогой, какой они считают нужным.

Новые отношения с хором, которые у него установились, потребовали от Лептагова множества прежде совершенно ему ненужных вещей. Всё, что раньше он умел: его композиционный дар, даже способность владеть и управлять хором, – на первых порах должно было отойти в тень. Сначала ему следовало стать их наперсником и исповедником, он обязан был узнать всю их подноготную – кто они, что хотят сказать Богу и вообще чего от Него хотят. Он должен был всё это узнать и во всём разобраться, всё понять и разложить по полочкам, чтобы потом, когда время разговора с Богом придет, помочь им, каждому из них, справиться с косноязычием, сделать так, чтобы Господь его услышал и понял.