Первое место принадлежит Леману. Мы были бы слишком несправедливы, если б не признали, что Леман имеет чудесный дар предупреждать наших драматургов. Все, что теперь влечет нас в Театр, все это мы давно уже видели у Лемана в балагане. Вам нравится извержение Везувия – Леман показывал его за два года прежде; вас ужасает скелет – Леман выставлял его в 1830 году; вы восхищаетесь красным огнем в «Волшебном стрелке», – но это изобретение Лемана; это его секрет: вот уже пять лет, как Леман освещает красным огнем свои храмы, своих богинь, амуров, волшебниц… Леман добр по природе, и потому, если убьет кого-нибудь, то через минуту опять воскресит; если оторвет у Пьерро голову, то, из жалости, опять возвратит ее туловищу; если разорвет Арлекина на части, то немедленно склеит их; если черти посадят Панталона в клетку, то Леман, по добродушию, отопрет ее. Из всех его убийств ни одно не огорчает, а все заставляют смеяться…

Не скрою от Вас, что более всего вдохновило меня не столько восхитительные зрелища и не чудеса ловкости и силы, явленные на представлении, сколько те таинства и превращения, коими столь одолжил публику г. Леман. Привлеченный Вашими живописными излияниями, отправился я на горы, где происходило гуляние, в надежде обрести некоторое забвение от вышеупомянутой горести. Натурально, многое развеяло меня, особенно ловкость рук и других членов, которую показала нам несравненная m-lle Фергюсон, а также итальянские мимы из самого Неаполя. Плясание г-жи Ла Манш на канате превосходит всякое воображение человеческое. Но изумление мое возросло до поистине неимоверной величины, когда увидал я итальянских чародеев.

М. гг.! все, что писали вы в своей газете, истинная правда, но и она бледнеет пред виденным мною. На глазах моих г. Чумарозо вынимал из правого уха мраморный шарик, вложенный им до того в левое ухо; а потом тот же самый шарик доставал, ко всеобщему восторгу, из самой пасти пуделя. Другой же артист и коллега его по ремеслу, г. Карамаджо, с величайшей непринужденностию выпускал из пройм жилета своего белоснежных голубей, а из панталон извлекал кролика, который чудесным образом оказывался потом в лифе m-lle Фергюсон, где производил шумное шевеление. Зрители много рукоплескали этим чародействам.

Но все чудеса померкли перед воистину ошеломительным зрелищем, оценить которое из смертных возмог только я один. Не скрою от вас, м. гг., что порою меня обуревали весьма противуречивые чувствования, ибо некоторые из лицедейств этих пребывали на самой грани допустимого в христианском общежитии. Судите сами: г. Леман представил нам воскрешение мертвых. Поначалу он умертвил своего пуделя стрельбой из пистолета, так что в собаке этой, по прозвищу Артемон, неприметно было никакого движения, а желающие прощупать пульс его с легкостью убеждались, что оный и вовсе не дает себя знать. К пасти пса подносили зеркало, на коем не обозначалось никакого дыхания. А после всего этого г. Леман стрелял в воздух из того же пистолета и восклицал «Wienerschnitzel!» – и пес немедленно вскакивал на все четыре лапы и заливался радостным лаем.