Что же до вмешательства тайных и чуждых сил в причинную связь, и от судéб защиты нет… – …о много, много рок отъял… – …часы урочные… – …парки бабье лепетанье… – …с Божией стихией царям не совладать, то часто Пушкин называет эти силы просто: рок. И наводнение: от сил неведомых; и Зарецкий является к Евгению, как Афина Паллада, в обличье Ментеса, к Телемаху, проник он душою тайну, и чувствовал страх, предначертания неоспоримы, потому что, уходя в минувшее, из возможности становятся необратимостью и исходной причиной для многих последующих, в веках или в годах, событий, развилкою в родословном древе, в засаде убит Якуб, а Дорофей родил двенадцать сыновей… – …ещё одно нас разлучило, несчастной жертвой Ленский пал, то есть явление, уходя в минувшее, переменивает категорически своё значение, вóт чем страшно это кручёное время; в непостижимости кручёного времени, которое неравномерно и неравноценно самому себе, в непостижимости всех тайн переменяющегося непостижимо мира, уже вовсе недостижимым делается единственно желаемое: счастье; то есть: кажется в юности, что оно ведомо им, жрецам минутного; а чем хороша и уютна минута: в любом смерче веков, в любом искривлении времени она остаётся единицей, она не изменяется; в известном смысле, жить в минуте значит жить в вечной кабале; боюсь, что петербургская юность его явилась горьким уроком зависимости: зависимости от чьей-то дружбы, измен, чьих-то взглядов, от всеволожских денег, от кодекса дуэли, от молвы, молва, играя, очернила, и уже в Кишинёве он пишет: наше предназначение быть свободными, а через восемь лет: женюсь, то есть жертвую независимостью, моей беспечной, прихотливой независимостью… – …нет счастия, кроме как на проторённых дорогах, чувствую я, и уверена, что желание счастья, что терзающее желание любви, как переживал его и казней этим желанием был он, есть тягчайшая мука и самая лютая казнь; жутко представить: бешеный темперамент, бешеный талант, сжигаемый яростью, злобой, очарованностью и восторгом, непонятно, как умещался темперамент его в том узеньком теле, если видно, что не умещался он и в границах Санкт-Петербурга, вы только почувствуйте, что Я помню чудное мгновенье в напряжённости дикой и разряде: даже не молния, а какой-то каскад неудержимый молний, какая-то всё губящая спелая гроза, июльская и чёрная, где всё небо трещит и рушится, и в таком убийственном для простого смертного напряжении исполнено всё, что он написал, все десять томов, каждая строчка: …а между тем отшельник в тёмной келье здесь на тебя донос ужасный пишет! – где ни раскроешь: по выражению Малыша, электричеством бьёт, как с обмоток генератора! талант, всякий талант неизъясним, всякий талант есть прежде всего скачок, необычайный энергетический уровень: а он… господи, если он влюблялся: это же какой-то непрекращающийся взрыв, запертый в гостиной, где бархаты и салфеточки; а милый пол, как пух, легóк; нетрудно вообразить, как он напугивал тех дам, даже робостью своею; и не возбуждал общей симпатии излишне деликатно сказано; Вяземский, по-моему, тот просто его ненавидел: потому что боялся, и эти, горе-гусары, счастливые сыны пиров, очень быстро расчуяли, как положено кошкам, что меж ними растет тигр; и удивительно ли, что Анна Андреевна, иль Марина Ивановна, наделённые божественной долей этого напряжения, слышать ничего не могли про Натали, и про всех прочих, быть, как пух, как шелк, как мех… и в гробу вспоминать Ланского; ведь всё начиналось в отрочестве, и понятие счастья тогда же увязалось навечно с одним: с любовью женщины, безвестных наслаждений тёмный голод меня терзал; тогда же завязалось и лютое, космическое его одиночество; напряжение, в силу самой природы напряжения, требует разряжения, и чем могущественней оно, тем сильней требует: естественно, он, как мифический его приятель, временами, жуткими прорывами напряжения, единожды в год, всегда осенью… писал в постеле сутра до позднего вечера, и с вечера до петухов, – и только тогда и знал истинное счастье, – …я пел, и забывал обиды слепого счастья и врагов, измены ветреной Дориды и сплетни шумные глупцов; обиды слепого счастья; громадная, горестная пустота возникает где-то внутри этого бешеного напряжения, и ничем, ничем её не утолить, пустота, жёстко отчёркнутая несправедливостью в отношении мира к нему, несправедливостью судéб, защиты нет, несправедливостью счастья слепого; и насмешливым исполнением желаний, пусть даже желанною и любимой женщиной, всё одно не утолить, вот в чём ужас-то! – …влюбляемся и алчем утех любви, но только утолим сердечный глад… уж охладев, скучаем и томимся… – …когда красавица твоя была в восторге, вупоенье, ты беспокойною душой уж погружался в размышленье… а размышленье – скуки семя… – …любви невольной, бескорыстной невинно предалась она, что ж грудь моя теперь полна тоской и скукой ненавистной?.. – и уже в самом начале жизни: …томила жизнь… – …безверия мученье… – …пустая красота порока блестит и нравится до срока… хоть и взгрустнётся о ветрености милых шлюх, однако спасение ещё видится единственно в Женщине; он выбросил из Онегина этот божественный кусок, четыре строфы, и всё ж напечатал, отдельно, в восемьсот двадцать седьмом году, в Московском Вестнике, под названием Женщины: стихи, которые, на мой взгляд, полезно и важно будет учить мальчикам в школе, первую строфу лет в двенадцать, а четвёртую, естественным ходом вещей, в пятнадцать: когда разочарование в женщинах нестерпимо и жизнь видится загубленной, здесь что ни строфа, то чистейшая прелесть, и как безукоризненно число их, четыре, и как безукоризненно и чувствительно сообщены четыре состояния души, в изменении нахмуренном и обиженном души, в изменении души, которое и есть чистейшее время. Взгляните, изучите изменение души Онегина в восьмой главе: при чём тут календарь? –…крещенским холодом она… – …пылал камин… – …на синих, иссечённых льдах… – …в воздухе нагретом уж разрешалася зима, время движется не Крещеньем иль ранней весной, а чем-то иным, а где этого иного нет, время не движется, движется лишь, неизвестно к чему, миротворный великий круг, где зимы приходят в качестве одной и той же зимы, как в пятой главе и в седьмой, и всё дело лишь в том, радо сердце бедной Тани зиме или нет, время, где вехами, неизвестно к чему, крестины, женитьбы да могилы, венец венчальный и заупокойный, где венчают, тут и отпевают, время почти недвижное, и отворились наконец перед супругом двери гроба, и новый он приял венец, как значительно здесь грозное наконец, и убийственное замечание: …умер в час перед обедом, вся деревня заключена в том замечании ироническом и жестоком, или время стоячее, закольцованное в маскараде в первой главе, где царит брегет, где рифма иронична уже мефистофельски, брегет, обед, котлет, балет, жуткое время, как в приключениях Алисы в Зазеркалье, где нужно очень быстро бежать, чтобы хоть ненадолго остаться на том же самом месте, и чёрт его знаег, загадочно и неизвестно, как соотносится всё это с тем временем, где господний раб и бригадир под камнем сим вкушает мир, Ленский устроен меланхолически, он уже Гамлет, бедный Йорик: над могилой екатерининского бригадира, чтó может быть смешнее, и потёмкинского героя, играл его очаковской медалью… – …он на руках меня держал, взгляните, как занятны пересечения личного времени, здесь русский уездный Гамлет из германских краёв живет и чувствует загадочно в лад с московскими кузинами старухами, а я так на руки брала, и вот пред вами: могила Ленского, где пастух, плетя свой пёстрый лапоть, поёт про волжских рыбарей, и в седьмой главе, год спустя или вечность, у забытой могилы всё тот же, жуткий, почти из Гомера, седой и хилый пастух по-прежнему поёт и обувь бедную плетёт, верный родственник сельским циклопам, у Малыша в его давней юношеской пьесе, чистой сказке, но в театре, куда он с нею пришёл, решили, что это притча, и доставили ему сколько-то тягостных минут, в пьесе есть чудесный персонаж, все четыре действия, чтó бы там ни происходило на сцене, любови, измены, казни, злодейства, перевороты, мужичок сидит на авансцене, что-то тихо поёт, бурчит, утирает нос рукавом и плетёт что-то, когда я заметила ему, что мужичок прямая цитата из Пушкина, Малыш минуты на три онемел: к утешению его бледному, мужичок у него плетёт не лапоть, а кнут; так что время Алисы, где в красавиц он уж не влюблялся… вóт кáк убил он восемь лет, и время Харитоньева переулка и переулков с ним схожих, где ухабы, будки, бабы, лавки, фонари, как Таня выросла, давно ль я, кажется, тебя крестила?.. – …а, Грандисон!.. живет у Симеона, меня в Сочельник навестил, недавно сына он женил, ведь милая Пашетт, матушка Татьяны, вышла замуж, как я понимаю, при императоре Павле, или же вскоре по его кончине, но уж при императоре Павле была одета всегда по моде и к лицу, мудрёное занятие быть одетой по моде и к лицу при императоре Павле, а ведь твердили тогда кузины о Ловласе, вот уж действительно мир вечен, и мимо неё, с екатерининским её бригадиром проехали Аустерлиц и нашествие Наполеона, и Священный союз, и лишь увидев взрослую Татьяну, хором бабушки твердят… и, как и матушку ея, не спросясь ея совета, девицу повезли к венцу, венчанья, могилы, Йорик, очаковская медаль, детям играть, поколенья, из мира вытеснят и нас… – …забытый в зале, кий на бильярде отдыхал, злейшая пародия на ещё не мыслимый тогда музей-квартиру: …вот это барский кабинет, здесь почивал он, кофий кушал, и Татьяна взором умилéнным, и Анисья в роли Гейченки; время почти прекратилось: где нет изменений души, крест и тень ветвей над бедной нянею моей, и перемены в жизни отечества, кои философически мыслятся лет чрез пятьсот, всё равно что несбыточное; беда не в том, что всех в гостиной занимает вздор пошлый, горечь в том, что вздор этот бессвязный, вот что ужасно, нет связей в московском, разрозненном по кусочкам, времени; как говорил Гамлет: время вывихнуло сустав, время хромает, в вывихе, вóт чтó ужасно и что совершенно гениально замечено, и чтó так неудачно перевéдено распалась связь времен; каково жить во времени, которое вывихнуло сустав! конечно, самое мучительное время в Онегине, это время в седьмой главе; и хорош был Московский Телеграф, и издатель его Полевой, напечатавший в критике, что седьмая глава не может иметь никакого успеху, ибо век и Россия идёт вперёд, а стихотворец остаётся на прежнем месте, в переводе на понятный нынешнему читателю язык это значит, что Пушкин, если и не занимается впрямую очернительством, то остается в подозрении такового, ибо не желает видеть всех замечательных перемен, что произошли в государстве за четыре года после восшествия на трон государя императора Николая Павловича, после утопления в крови мятежа и лютого повешения его зачинщиков из лучших дворян; читать критику, записал в ожесточении Александр Сергеевич, всё равно что подслушивать у дверей кабака, что говорят про нас наши холопья… – …где узнаём судьбу земли? не в переводах одичалых, не в сочиненьях запоздалых, где русский ум и русский дух зады твердит и лжёт за двух, и это ведь тоже из Онегина, воистину это гениальная книга, в ней всё есть; и взаимосуществование совершенно различных, не пересекающих времён… и чудесное время юности в Одессе, где как бой часов, пушка зоревая… – …открыт Казино… – …вечер синий… упоительный Россини, и суммируется тó время в невероятном Итак, я жил… взаимоисключаемость и взаимотворение различных времён и есть важнейшая загадка Онегина и мира, где Пушкину, по несчастью, довелось жить.