Мысли мои утомлялись.

Деревья высились в чистом снегу; и голубые сумерки наливались морозом. Я поднимал с белого покрывала чистый, будто зима, том Гельвеция, и прочитывал, медленно, две или три строки…

VI

VI

…Сёстры в клиниках ругали меня бесчувственным, неизвестно в чём укоряя. Почему-то их раздражало, когда я не отзывался никак на их грубые толстые иглы. Я бесчувственным не был, я чувствовал всякую новую боль, но существовала она не во мне, а где-то рядом, далеким звучанием, и не затрагивала меня.

Врачи мною гордились.

В назначенный для учения час приходили глядеть на меня слушатели военной академии, аккуратные мальчики в белых шапочках и белых халатах, прикасались холодными пальцами и задавали вопросы.

Мною гордились профессионально: как хорошо отпрепарированной лягушкой.

После клиники хирургии пришла клиника ортопедии: где смотрели, насколько задет позвоночник. В ней я пробыл недолго: недели четыре, пять, и почти не запомнил её. Клиника урологии: повреждённая почка, пятая операция. Шестая… И вскоре я начал, ещё неуверенно, ходить. Глядел в окна на снежный, безлюдный парк. Нетвёрдо спускался по холодным лестницам, и глядел, в холодные окна, из вестибюля, в первом этаже, на заснеженную и грязную Фонтанку, заиндевевшие её набережные, чёрные мостовые, и проносящиеся у самых окон, дымящие в морозном воздухе грузовики.

И вновь я глядел в парк.

Лай, далёкий и громкий, многих собак. Чистый снег в собачьих следах. Я уже знал, что за парком, в питомнике, держат собак: для учёных опытов в лабораториях при кафедрах академии.

Временами псин выпускали побегать. Псины были замечательные: крупные, крепкие дворняги.

Зима длилась. Ветер нёс колючую снеговую пыль. Завернувшись в четыре, очень тёплых, халата, и всё же иззябая, я сидел, клубочком, на широком подоконнике в зале, что в клиниках иронически именовался Греческим. В Греческом зале!..

Вечерами в Греческом зале возникали гуляния, посиделки, пересмешки, музыка: из приёмников (…а радиостанция на транзисторах? Радиостанция, Сидоров: на бронетранспортере!..). Многие ребятки, и девочки, были на костылях. У многих под халатами тяжёлыми виднелись бинты, у многих: следы навечные тяжёлых ожогов. Здесь назначались встречи, здесь начинались и развязывались влюблённости. Вечерами я Греческий зал не любил.

Холодными утрами, белыми днями зал пустовал. Резные капители белых колонн. Гулкость каменного пола. Высокие окна: в зиму, в белый парк…

Лестницы уходили вниз, в вестибюль. Колоннами поддерживались высокие, изогнутые по закону классицизма, своды.