Доктор Мандевиль принимает все поступки, вызываемые как их естественностью, так и соображениями о снискании уважения и похвалы, за результат нашего пристрастия к похвале и уважению или к тому, что он называет тщеславием. Он замечает, что человек ближе принимает к сердцу собственное благополучие, чем благополучие других людей, и что нельзя себе представить, чтобы в глубине своей души он отдавал предпочтение чужим выгодам перед своими собственными. Всякий раз, как нам кажется, что он поступает таким образом, можно быть уверенным, что он притворяется, что и в этом случае он действует под влиянием тех же побуждений личной выгоды, которые руководят всеми его поступками. Среди всех его личных страстей самая сильная – тщеславие. Получаемые им похвалы всегда доставляют ему большое удовольствие и весьма легко затуманивают ему голову. Когда нам кажется, что человек приносит в жертву свои интересы в пользу ближних, то это объясняется тем, что он знает, до какой степени в таком случае его поведение польстит их самолюбию и что они не замедлят выразить ему свое удовольствие самыми неумеренными похвалами. Ожидаемое им удовольствие превышает, по его мнению, те выгоды, которыми он жертвует, чтобы доставить себе это удовольствие. Его поведение в таком случае одновременно и справедливо, и корыстно; оно проявляется как в результате благородного, так и неблагородного побуждения. Его хвалят, и сам он поддерживает мнение о полном своем бескорыстии, потому что в противном случае он не выглядел бы достойным ни в собственных глазах, ни в глазах других людей. Поэтому всякое стремление к заботам о пользе общества, всякое пожертвование личными интересами ради всеобщего благополучия, по мнению Мандевиля, есть настоящее притворство, которым обманывают людей, а те человеколюбивые и прославляемые добродетели, которые вызывают у людей подражание, представляются не более чем презренной сделкой между лестью, с одной стороны, и тщеславием – с другой.

В данный момент я не стану рассматривать вопрос о том, могут ли в каком бы то ни было отношении самые великодушные поступки, внушенные общественной пользой, быть приняты за поступки, совершенные из себялюбия. По моему мнению, решение этого вопроса не имеет важного значения для определения действительной добродетели, ибо само себялюбие нередко может быть добродетельной побудительной причиной для поступка. Я постараюсь доказать только, что желание поступать честно и благородно и быть предметом, достойным уважения и одобрения, строго говоря, вовсе не заслуживает названия тщеславия. Желание сохранить доброе имя действительно безупречным, потребность снискать уважение тем, что действительно заслуживает его, не может быть так названо. Первое есть сама любовь к добродетели, то есть самая высокая и самая благородная страсть человеческой природы, а вторая – любовь к настоящей славе, страсть, без сомнения, менее благородная, но тем не менее следующая сразу за любовью к добродетели. Между тем действительно тщеславным человеком мы должны считать того, кто не заслуживает той похвалы, на которую он выказывает притязание; кто желает похвалы за такие качества, которые совсем ее не заслуживают; кто старается заслужить уважение пустыми внешними преимуществами или такими же пустыми качествами и достоинствами; кто желает похвалы за поступок, действительно стоящий ее, но, как ему хорошо известно, вовсе им не совершенный. Фат, принимающий вид важного господина; глупый лгун, приписывающий себе подвиги, им самим выдуманные; дерзкий самозванец, выдающий себя за автора сочинений, на которые не имеет никакого права, – все они по справедливости могут быть обвинены в тщеславии. Можно также обвинить в нем и того, кто не довольствуется скромным одобрением и молчаливым уважением, кто жаждет не столько самих этих чувств, сколько рукоплесканий; кто бывает доволен тогда только, когда вокруг него раздаются громкие возгласы одобрения; кому не дает покоя зависть к внешним выражениям уважения; кто жаждет титулов, почестей, подобострастия, отличий и желает сосредоточить на себе всеобщее внимание. Такая суетная страсть, как тщеславие, существенно отличается от любви к добродетели и от любви к славе: она свойственна самым мелким и пустым людям, между тем как две другие свойственны самым благородным и самым возвышенным характерам.