Как и «Синие кассеты» в 70‑е годы, эта переписка симптоматична для двух образованных людей в художественной, критической и политической среде 90‑х, которые соблазняют друг друга критической теорией и отсылками к поп-культуре.

Как документ эпохи переписка отражает странное равновесие между высокой и низкой культурой — своего рода интеръязык, возникший из слияния континентальной философии, психоанализа и постмарксистских культурных исследований. Они обсуждают Берроуза, Хичкока, Гурджиева, плюшевые игрушки, музыку Portishead, «Книгу перемен», «Безопасность» Тодда Хейнса, научную фантастику и приключенческие блокбастеры, феноменологию Альфонсо Лингиса, эпоху ТВ-сериалов, «Секретные материалы», «Симпсонов» и «Бивиса и Баттхеда»; романы Эльфриды Елинек, работы Спинозы, Бодрийяра, Джудит Батлер, Батая, Бланшо, Платона и Ницше; иконические образы Элвиса Пресли, Уорхола и Пьера Паоло Пазолини. В этих постоянных и проясняющих самих себя формулировках различия есть насущная необходимость: это мыслители, которые живут в цитатах, критической теории, популярной культуре, сексе, наркотиках и рок-н-ролле. И Уорк, и Акер сами проектируют отличие, желая обрести радикальную инаковость. Изначальное «Я — это другой» Рембо превращается в «мы другие, даже для самих себя».

Диалектика буч/фэм встречается в письмах даже чаще, чем переходы от гетеро- и гомосексуальности к квиру. Антропологи будущего отметят, как мы внимательны к этим различениям, и, наверное, когда они проследят, какую роль играла книга Джудит Батлер «Гендерное беспокойство» в том, что квир стал последней этической позицией в кавалькаде сексуальной революции, их это позабавит. И Уорк, и Акер хотят использовать категорию желающего «я», не связанную с исторической сексуальной ориентацией. Они обсуждают природу любви, как в «Пире» Платона, очарованные квирами, лесбиянками и геями, и предлагают альтернативные модели — если не утопические, то по крайней мере более продуманные. После переопределения сексуальности за рамками бисексуальности идентичность как понятие утратила свою пользу. Уорк считает, что равенство «как наличие такого же, как ты, равного тебе — это миф. Возникает этический вопрос: как различие может оставаться гибким, открытым?» Мы наблюдаем, как двое в романтичном танце кружат вокруг темы гендера, и кульминация танца наступает, когда Уорк говорит Акер, что она как мужчина — лучше, чем он. И все-таки, хотя маскулинность становится дрэгом, в их дуэте феминность всё еще отвечает за эмоциональность, за сомнения. Даже так: женщина находит внешнее выражение эмоциям и сомнениям. Она ставит эмоциональные вопросы, но не со знаком вопроса, а с запятой, апострофом, изливающимся восклицанием: I'm very into you (Ты очень мне нравишься).