Рост населения, разумеется, сыграл главную роль в наступлении индустриализации, но то, что войны не оказали очень сильного влияния на первое, совсем не значит, что они не оказали влияния на второе. Напротив, 1800–1815 гг. отмечены закреплением крупных перемен в европейской экономике, которые были готовы начаться уже в 1793 г., когда разразилась война между Британией и Францией. Так, до 1789 г. самым динамичным сектором европейской экономики являлась процветающая колониальная торговля. Такие порты, как Барселона, Кадис, Лиссабон, Бордо, Нант, Антверпен, Амстердам и Гамбург, стали средоточиями бурной деятельности, причём их растущее население занималось не только собственно колониальной торговлей, но было также занято и в других отраслях промышленности: хлопчатобумажной, льняной, табачной, винокуренной, пищевой, кораблестроительной, канатной, сахарной, — которые тем или иным образом были с ней связаны, причём эта промышленная деятельность часто глубоко проникала в крестьянские районы. Одновременно эти города порождали состоятельный коммерческий и профессиональный класс, богатство которого отражалось в строительстве претенциозных жилых домов и общественных зданий, которые и сейчас можно в них видеть. Однако революционные войны за несколько лет покончили с этим бумом в прибрежных районах: под влиянием британской блокады закрывался порт за портом, европейское судоходство вытеснялось из открытого моря, а сообщества, зависевшие от них, быстро скатывались к банкротству и нищете. В наполеоновский период это положение увековечила континентальная блокада, так как ко времени окончания войн Британия настолько далеко ушла вперёд, что прибрежные районы так и не смогли вернуть себе былую славу, как пишет Крузе:

«Конечно, торговля [в гаванях] возобновилась, но даже там, где удалось достигнуть довольно высокого её уровня, большая их часть потеряла своё значение как международных пакгаузов и превратилась лишь в региональные порты. А их промышленность стала относительно куда менее эффективной»[345].

«Конечно, торговля [в гаванях] возобновилась, но даже там, где удалось достигнуть довольно высокого её уровня, большая их часть потеряла своё значение как международных пакгаузов и превратилась лишь в региональные порты. А их промышленность стала относительно куда менее эффективной»[345].

Как отмечает Крузе, большая часть этих явлений, скорее всего, была в конечном счёте неизбежна, учитывая превосходную организацию и относительно низкий уровень издержек британской экономики, поэтому война лишь ускорила и сильно обострила этот процесс. Но на этом тенденция наполеоновских войн к «пасторализации» континента не остановилась. Благодаря огромным количествам земли, поступившим на рынок по всей Европе, огромные прибыли, которые можно было получать на поставках продовольствия армиям, господствующая экономическая неопределённость, а, по крайней мере, в Великой Франции и её сателлитах упорные усилия Наполеона превратить земельную собственность в фундамент видного положения сильно повысили привлекательность вложений в сельское хозяйство. Точно так же, как это случилось в Британии, значительная часть капитала, который иначе попал бы в промышленность, была отвлечена в земледелие, к тому же исподволь укреплялись общественные предрассудки против «торгашества».