— Я… просто хотел проведать тебя.

— Вижу.

— Это значит, что ты в порядке?

Впервые в жизни я искренне ответил на такой простой вопрос. Я так привык отвечать быстро «да», что потребовалось время, чтобы найти слова и выговорить их.

— Нет, я не в порядке.

— Черт, Аксель, иди сюда.

Он обнял меня, и я позволил ему это сделать. И я почувствовал, что у меня была поддержка, друг, старший брат. Нужно было завязнуть в болоте по самые уши, чтобы понять, что он был рядом всегда. Я вспомнил, что рассказал Лее, когда мы вскарабкались на мыс Байрон, о граффити, которые не замечал много месяцев. И меня снова потрясло осознание, что я упустил большой кусок своей жизни.

108

Лея

Я бы соврала, сказав, что не почувствовала боли. Что разлюбить несложно. Что не проводила все ночи в слезах, пока не засыпала без сил. Что разбитое можно склеить из множества маленьких осколков. Что мне казалось, как рука Акселя проникает сквозь мою кожу, сильно сжимает сердце, а затем отбрасывает его. Я бы соврала. Но по иронии судьбы самым худшим было потерять его. Да. Невыносимо осознавать, что парень, бывший рядом с моего рождения, больше не часть моей жизни. Что больше я не почувствую, как все переворачивается внутри от вида его шаловливой улыбки. Что он больше не пихнет меня локтем во время семейных обедов. Не придет посмотреть на мои картины. Не принесет подарок на день рождения, что я больше не услышу его сиплый смех на какую-нибудь глупость Оливера, которую понимают только они и больше никто. Что он больше не будет любовью моей жизни, недостижимым, способным уничтожить меня одним взглядом.

Больше нет.

Декабрь (лето)

Декабрь (лето)

109

Лея

Пока Оливер в тишине вел машину, я любовалась пейзажем за окном и глотала слезы, понимая, что больше мне некуда возвращаться. Байрон-Бей перестал быть нашим домом, потому что там почти ничего не осталось. Нгуены пообещали навещать меня в университете, нужно им позвонить, если мне что-то понадобится, сказали, что все уладится… но часть меня знала, что нет. Некоторые вещи меняются и не могут стать прежними. Возможно, иными. Это да. Но не такими же. Если бы жизнь была пластилиновым шариком, который можно изменять, вылеплять из него что-нибудь такое, чтобы грусть и разочарование не оставляли отметин.

Брат припарковался напротив мебельного магазина в Брисбене и взял меня за руку. Я задрожала от решительности и уверенности этого жеста.

— Пойдем, крошка, улыбнись.

Прошло уже почти два месяца с тех пор, как я видела Акселя в последний раз в начале ноября, но мне казалось, что пролетела вечность. Я все еще расстраивалась, что брат не понял меня, но еще хуже, что он во многом был прав. Слишком многом. В жутких вещах, которые я не замечала, пока меня не заставили. Даже со своими недостатками Аксель казался идеальным, я превозносила его, с детства смотрела на него снизу вверх. В последнее время я о многом передумала и поняла, что, возможно, в нем есть не только изогнутые линии, точные и аккуратные, но и острые грани и затемненные углы. Я не могла выкинуть из головы фразу, которую он мне прошептал на ухо в ту ночь, когда вернулся с красными от поцелуев другой губами: «Знаешь, в чем твоя проблема, Лея? Ты всегда остаешься на поверхности. Ты смотришь на подарок и видишь только блестящую обертку, не думая, что под ней может скрываться что-то гнилое».