Кроме того, Барулин отмечает, что в человеческом языке знаки стали принципиально другими: появилась возможность брать знак целиком и делать его формой другого знака. Например, в русском языке есть слово красный, обозначающее цвет. В ХХ в. ему был придан новый, политический, смысл (именно всему слову в целом, с его формой и смыслом — обозначаемым им цветом).

Таким образом появляются дополнительные смыслы, возникает возможность создавать произведения искусства, сложные символы.

Далеко не все ученые стремятся построить полную модель происхождения языка. Многие занимаются решением отдельных частных вопросов. Но это не менее ценно, поскольку частный вопрос легче проработать детально и убедиться, что предлагаемая модель не содержит противоречий.

Так, например, Барбара Дэвис и Питер Мак-Нилидж^{1148} демонстрируют, как мог развиться волевой контроль над звуком. Из доступных обезьянам вокализаций, управляемых подкорковыми структурами, невозможно получить большое количество разных сигналов-слов. Чтобы иметь много слов и мочь отличать их одно от другого, необходимо, чтобы разные элементы речевого аппарата — нижняя челюсть, язык, губы и т. д. — могли двигаться независимо друг от друга.

В начале эволюции языка, пишут Дэвис и Мак-Нилидж, нашим предкам был доступен лишь элементарный цикл движений нижней челюсти — открывание и закрывание рта (такое же, как при жевании, сосании или лизании). На самом деле это не вполне верно: Джейн Гудолл замечает, что для поедания многих видов плодов, семян и сердцевины растений обезьяны должны уметь довольно тонко управлять своим ротовым аппаратом^{1149}. И даже первые шаги в освоении коммуникации при помощи рта тоже, видимо, были пройдены еще обезьянами: приматологи знают, что чмоканье губами — это один из коммуникативных жестов, а геладам даже удалось соединить чмоканье губами с вокализацией (см. гл. 5). Но соединить управление разными частями рта (а не только губами, как у гелад) и коммуникацию удалось только людям. Как это произошло, и пытаются показать в своих работах Дэвис и Мак-Нилидж.

Их гипотеза опирается на уже упоминавшийся основной биогенетический закон Эрнста Геккеля: развитие одной особи в целом ряде отношений повторяет развитие всего вида. В качестве модели того, как предки людей овладевали волевым контролем над вокализациями, можно рассматривать детский лепет (см. гл. 3): именно на этой стадии малыш учится управлять звуком. Сначала младенец произносит слогоподобные последовательности: когда челюсти переходят из сомкнутого состояния в разомкнутое, «включается» голос. В дальнейшем движения отдельных органов артикуляции становятся все более и более независимыми друг от друга. Если в лепете преобладают слоги вида «согласный + гласный», подчиняющиеся принципу инерции (см. гл. 3), то во «взрослых» языках слоги чаще бывают подчинены не принципу инерции, а, наоборот, принципу контраста, поскольку, чем меньше различие между элементами сигнала, тем больше создается трудностей для его распознавания — нелегко понять, один звук был произнесен или два. Слоги, где гласные и согласные очень похожи друг на друга (как, например, wu или yi), встречаются в языках мира нечасто. Повторы двух одинаковых слогов в непроизводных словах «взрослых» языков, в отличие от лепетных последовательностей, относительно редки (среди них преобладают звукоподражания); если же слоги не повторяются, то согласные в них могут быть любыми, ограничения на сочетаемость согласных, характерные для лепета, во «взрослых» языках исчезают.