Писатели на ранних стадиях своего формирования бессознательно впитывают в себя многое, что будет иметь для них ценность лишь спустя годы, да и потом они зачастую не придают особого значения этим своим впечатлениям, которые, как им кажется, обладают только каким-то специфическим привкусом тайны и ностальгии и вызывают лишь сознание того, что острое чувство «истории, страданий и благородства крови» притупится, если его не перевести на язык художественного произведения. И задолго до того, как я начал подумывать о писательской карьере, в моем мозгу прочно отпечатывалось все: ненастье, мерный ритм неторопливых бесед, причудливый говорок рассказчиков, хрипловатые голоса негров и высокие, резкие и певучие голоса негритянок, музыка и песни, ощущение тесноты и простора, который невозможно было охватить одним взором; смерти и рождения, разнообразие нравов—нравы улицы и дружеской компании, высшего общества белых и нашего, негритянского, высшего общества, нравы межрасовых отношений; мое внимание приковывали уличные драки, цирки, выступления бродячих музыкантов-«менестрелей» и разъездных театральных трупп; кинематограф, бокс и бег, бейсбол и футбол. Весенние разливы рек и снежные бураны, дождевые черви и степные зайцы, дурман жимолости и львиного зева (он пах, как лежалый окурок сигары); подсолнухи и дикие розы, свежий сахарный тростник и печеный ямс, тушеные свиные ножки, соус чили и ягодное мороженое. Парады, народные гуляния, джазовые концерты в маленьких кафе, пасхальные празднества и похоронные процессии, жаркие словопрения между проповедниками из различных сект; старцы, которые впадали в экстаз, чувствуя приближение святого духа.

Меня завораживали ловкие игроки в «две шестерки» и пользовавшиеся дурной славой торговцы контрабандным виски. Джазисты, прорицатели, мастера на все руки, обладатели странных недугов и уродливых шрамов; искрометный поток ругательств и самозабвенные молитвы, скандалы с леденящими душу криками и проникновенное исполнение блюзов. Меня зачаровывали старые люди, помнившие эпоху рабства; те, кто одинаково не мог выносить ни белых, ни черных; вызывающая походка проституток и подпрыгивающая походка негров, занимавшихся какими-то темными делишками: эти щеголяли в стетсоновских цилиндрах, лакированных ботинках и наутюженных брюках и по обыкновению втыкали бриллиантовые булавки для галстука прямо в воротники рубашек — все это составляло непременный костюм всех наших пройдох.