Недели три спустя Бруно, прежде чем отвезти Одилию домой, заехал с ней к нам. Мне понравилось, как они запросто говорили друг другу «ты», и я был доволен, что в их взглядах не было ничего сообщнического. Одилия была хорошо причесана, в элегантном платье, в ней почти ничего не осталось от непоседливой прелестной девочки с распущенными густыми волосами. Теперь глаза ее смотрели серьезней, грудь оформилась, и только по-прежнему забавно морщился нос. Всем своим поведением она подчеркивала, что ее с Бруно не связывают никакие обязательства, а сам Бруно, видимо, ни в коем случае не хотел показаться мне самоуверенным. Они не пробыли у нас и трех минут, не сказали и трех фраз; я почувствовал, что у меня защемило сердце лишь в тот момент, когда они садились в машину: Бруно на мое место, Одилия на обычное место Бруно — с уверенностью пары, которая не в первый раз едет вместе и у которой уже появились свои узаконенные места, свои привычки.

— Однако он у нас становится предприимчив! — бросила Луиза, которая в тот день случайно оказалась в это время дома.

— По-моему, не очень удачно сказано.

— Не станешь же ты утверждать, что здесь дело пахнет флердоранжем? Надеюсь, ты все-таки не позволил бы ему сделать такую глупость, — почти строго сказала Луиза.

В этот момент мимо проходила Лора с ведром угля.

— Ты могла бы помочь тете, — сухо заметил я.

— Оставьте ее, — вступилась за нее Лора. — При ее профессии надо беречь руки.

Но на следующий день, застав меня одного, Лора, правда не сразу, но все-таки решилась поговорить со мной.

— Вы не ответили на вопрос Луизы, Даниэль.

— Об этом пока рано думать.

Я почувствовал, что Лора обиделась, и, конечно, у нее были на то свои основания. Мой ответ как бы ставил ее вне обсуждения этой проблемы. А ведь пятнадцать лет самоотверженной материнской любви к Бруно давали ей право хотя бы на совещательный голос. Мне бы следовало оказывать ей по крайней мере внешнее уважение. Меня хватало на то, чтоб предложить своей дочери помочь Лоре донести тяжелое ведро с углем, но я никогда не делал этого сам. Я относился к Лоре с тем уважением, какое питаешь к отличной стиральной машине. Но, однако, в тот день, когда я обнаружил донорскую карточку Бруно, ее поведение живо тронуло меня. Она словно на мгновение отделилась от стены, где до сих пор в течение стольких лет я видел только ее тень. Мне захотелось искупить свою вину.

— А что вы сами думаете, Лора, по этому поводу?

— Их молодость не пугает меня, Даниэль. Все зависит от девочки. Бруно — это плющ. А плющ может обвиться только вокруг чего-то устойчивого. И мне очень не хотелось бы…