Все это в сочетании с выражением абсолютного благоговения, застилавшего взор Тилу, когда он украдкой поглядывал на вызывающее декольте прелестницы (не то чтобы Тилу осознавал это, но женщины умело подмечают такие слабости и хранят их в памяти для будущего использования), наделяло Лали бесконечной властью над ним. Разумеется, она не испытывала к нему никакого уважения. Тилу полагал, что его верность льстит Лали. Но романтическая преданность обернулась неприятными последствиями. Хотя одно присутствие Лали могло обеспечить Тилу пожизненную эрекцию, вдумчивостью своих приготовлений он рассчитывал заслужить особое отношение к себе, если в мире существует хоть какая-то справедливость. К сожалению, ничего подобного не произошло. И Лали относилась к Тилу с презрением сильного к слабому. Она не считала нужным угождать ему. Ей достаточно было лишь приспустить свое сари, и он уже возносился на вершину блаженства.

Безразличие Лали прожигало дыру в бедном сердце Тилу, но никогда еще не жалило так сильно, как в тот вечер, когда она совершенно бесстыдно, посасывая сигарету, потребовала двойную ставку. Гребаная фантазия! Вечная проблема с этими иностранными словами — стоит назвать что-то по-английски, как оно тут же обходится намного дороже. Тилу попытался выбросить эти мысли из головы, но от жгучей обиды заныло сердце. Долгие месяцы беспредельной верности — и никакого снисхождения, даже пятипроцентной скидки. Вдогонку пришла ревность — не накатила приливной волной, чего он боялся, но засочилась, как те струйки воды из протекающего крана, что слышал он каждое утро и каждую ночь на помойке, которую называл домом.

— Кто научил тебя этому слову? — спросил Тилу.

Она огрызнулась — мол, не твое дело.

Зря она так сказала. Тилу пытался, но не мог сосредоточиться.

— Что за сукин сын научил тебя этому слову — даблдекер?[1]

Она увильнула от ответа. Просто заявила, что он должен заплатить за то, что получает, и что в мире нет ничего бесплатного. Тем более что с ней никто не сравнится.

Тилу знал, что это правда. Она умело манипулировала фактами. Но почему никогда раньше ей это не приходило в голову? Она с радостью делала то, что он хотел, за обычную плату. До сих пор.

Лали ухватила его мошонку и стиснула что есть силы. Тилу захныкал. В его глазах стояли слезы, а на ее лице застыло презрение. Он уже и сам не знал, от чего плачет — от удовольствия или от боли. Почему он должен любить мерзкую сучку? На эти деньги он мог бы питаться получше. Видит бог, денег было не так уж много. Под протекающей крышей в дождливые дни ему приходилось передвигать кровать в своей каморке, где едва бы поместились сразу две ящерицы. Ему стало жаль самого себя. В конце концов, кто-то же должен его пожалеть.