Нельзя быть слишком чувствительным, если ты санитар. Когда некоторое время находишься с человеком в одном помещении, в отделении больницы без закрытых дверей, делаешь разные вещи, которые должны помочь ему провести несколько дней, пока он болен, поневоле присматриваешься к нему, и этот образ остается в голове навсегда. Как он выглядит, какой у него цвет кожи, как двигается, когда встает с кровати и подходит к умывальнику, чтобы помыть свой стакан и ложку, какого он роста и телосложения, как разговаривает, как наблюдает за санитаркой, когда она приходит в палату с ведром и шваброй. В основном никто не разговаривает с санитарками. Это все равно что разговаривать с ведром и шваброй. И никто не стесняется санитарок. Ведут себя просто, как будто никого больше тут нет. Я помню одного человека с 11-м инфарктом. Очень высокий прямой старик, костлявый, ни капли лишнего жира, он всегда ходил в палате или сидел на койке в темных сатиновых трусах и молчал. Лицо у него было сосредоточенное и доброе. Его можно было принять за профессора с какой-нибудь кафедры, и за начальника отдела кадров, и за охранника из лагеря, и за таежника. Но он оказался трактористом из дальней деревни. Почему-то это всех удивляло, как будто у тракториста из дальней деревни не может быть инфаркта. В больнице все равны. Всех везут на скорой, поднимают на лифте в отделение и лечат бесплатно. Так было.

Не могу забыть о заведующем инфарктным отделением потому, что это как сказка.

Заведующий Юрий Иванович, на первый взгляд, был человек-радость. Ему радовались медсестры и больные. На второй и третий взгляд, у него было еще много положительных качеств и ни одного отрицательного. И через много лет, когда все вокруг изменилось, он остался таким же, сохранил себя. Это был такой доктор Айболит-кардиолог.

Он говорил негромко и улыбался. Он говорил: «К нам всегда все возвращаются», — это и про санитаров и медсестер, и про студентов. Действительно, в первые же каникулы в медучилище я пришла и снова работала у него все лето санитаркой. Его отделение — это был такой муравейник, где каждый человек был нужен и важен, независимо от меры его сил.

А может быть, Юрий Иванович имел в виду своих пациентов, мол, после инфаркта куда же им еще возвращаться, как не в единственное в городе инфарктное отделение?

Юрий Иванович собирал материал для докторской диссертации, такие полные коробки с розовыми лентами ЭКГ. Сейчас я понимаю, насколько это было непросто с той примитивной аппаратурой, с чернильными самописцами — записывать по нескольку раз в день изменения на розовые ленты ЭКГ, пытаться понять, что там внутри, в сердечной мышце, происходит, что вот этот зубец на ЭКГ стал снижаться, а потом и вообще перешел в отрицательный, и чем страшен теперь этот отрицательный зубец. В отделении были люди, у которых в истории жизни было 11 инфарктов — немыслимо в наше время! И они лежали в палате, по утрам спокойно пили чай, в одиннадцать ели творожок, а на ЭКГ у них творилось такое! Им было спокойно здесь, они были уверены, что теперь они в хороших руках и все плохое позади.