Капитан Гульда назвал меня идиотом. Конечно, не без основания. Если снайпер дежурил и ночью, если, к примеру, их было двое и они подменяли друг друга, то я наверняка отправлялся на собственные похороны. Однако те семеро погибли в дневное время. Я долго прикидывал, где, в каком месте следует искать этого стрелка, охотившегося за нашими головами. Советовался с чехом Гавличеком и с Максименко; мы сошлись на том, что он, возможно, укрывается в развалинах сожженной медицинской библиотеки. На чердаке. Там прежде всего следовало его искать.

Так мне снова довелось отправиться на охоту, как некогда в Африке за ловцом душ. За спиной у нас пылал и гудел Мадрид. Максименко дал мне свой маузер. Взял я и нож. Избавился от шинели. Крепко затянул поясной ремень. Сбросил тяжелые башмаки, а Гавличек из Будыевиц одарил меня бесценным сокровищем: парой очень толстых носков. Я решил выйти только под утро, в час самого крепкого сна, в ту пору, когда часовые не слишком бдительны и поднимается туман.

Минула полночь. Начался двадцатый день ноября. Гудело небо над центром и северными кварталами Мадрида.

В 1958 году, вернее, в 1959-м Тадеку велели сделать на уроке истории доклад об испанской войне. Подобрать необходимую литературу было сложно, и я вызвался помочь, чтобы парню не мотаться по библиотекам. Тадек обрадовался, написал для меня на бумажке целый ряд вопросов и улизнул в город. А я уселся с этим листком. Выведенные его аккуратным почерком вопросы следовали один за другим. Его интересовали: день возникновения в Испании правительства Народного фронта, механизм и масштабы вмешательства Германии и Италии, фазы преобразования фронтов, даты и характеристики основных битв, тактика и стратегия Коммунистического Интернационала в годы испанской войны, роль Лиги наций и помощь Советского Союза борющейся Республике.

Я сидел над этой бумажкой потрясенный и дурак дураком. А когда он вернулся, только развел руками. Тадек глядел на меня и, насколько помнится, куда больше, чем я, сгорал от стыда. Он попытался помочь мне — сказал, что нет смысла мучиться нам обоим, тем более что ему обещали нужные книги в библиотеке.

Я работал тогда в вечерней смене, возвращался довольно поздно. Видел, как он просиживает ночи над докладом о войне, на которой я пробыл свыше двух лет и все же не смог бы своим рассказом о ней занять одного школьного урока, а значит, поведать о делах первостепенных, важнейших, главных. Я терялся в них. Не помнил дат, видел, кроме самого себя, лишь разрозненные боевые эпизоды, обрывки фактов, смерть отдельных людей, мелкие фрагменты великих событий. За то, что я видел и помнил, Тадек получил бы скорей всего «неудовлетворительно». Но тогда он был уже одним из лучших в классе — умел работать и старался. Поэтому и получил за свой доклад высшую оценку, а также пятерку в четверти. И лишь много дней спустя все-таки попросил рассказать ему что-нибудь об испанской войне. Что-нибудь, как он тогда выразился, настоящее.