– О, Господи Иисусе! – причитал солдат. Вдруг из его груди вырвался стон – это пули впились ему в спину. Солдат падал, словно опрокинутый стакан, прямо на Тристрама, увлекая его за собой и обнимая своими слабеющими руками и ногами; это был человеческий остов, в котором происходило отделение духа от тела. Тристрам грохнулся на колеблющийся дощатый настил, стараясь освободиться от объятий инкубуса, который с хрипом выплевывал последние остатки жизни. Вдруг он услышал, как на флангах, словно за кулисами театра, застучал сухой дождь пулеметной стрельбы – несомненно, подлинный звук на фоне бутафорской артиллерийской канонады. «Добивают, – понял Тристрам, – это их добивают».

Скоро грохот оборвался, не было слышно звуков, которые издают человеческие создания, раздавались только животные хрипы последних умирающих.

Одинокая вспышка позволила разглядеть циферблат часов: двадцать два ноль-три.

Три минуты от начала до конца.

С большим трудом Тристрам свалил придавившее его тело на доски настила. Из легких убитого вырвался последний стон. Потрясенный Тристрам с трудом отполз в сторону, чтобы похныкать в одиночестве. Запах чудовищной трапезы из копченого бекона еще носился в воздухе.

Тристрам не мог сдержать нахлынувших на него рыданий, он выл от отчаяния и ужаса. В темноте, словно в зеркале, он видел свое жалкое искаженное лицо, язык, слизывающий слезы, выпяченную нижнюю губу, дрожащую от страха и безнадежности..

Когда этот приступ ужаса кончился, Тристраму показалось, что он слышит, как наверху возобновился бой, однако раздавались отдельные пистолетные выстрелы с неравными промежутками между ними. Выглянув из окопа, Тристрам со страхом заметил мечущиеся лучи фонариков, словно кто-то что-то искал. Ужас снова сковал его.

– Старый добрый «куп де грэйси"[17], – произнес хриплый голос. – Бедная маленькая сучка!

Послышались хлопки двух неотвратимых выстрелов Луч все рыскал и рыскал. Вот он перебежал через край окопа и подобрался к нему. Тристрам лежал неподвижно, на лице его была новая гримаса – это было лицо человека, претерпевшего насильственную смерть.

– Бедный старый педик, – произнес хриплый голос, и пуля звонко щелкнула о кость.

– Здесь сержант! – послышался другой голос. – Но с ним все в порядке.

– Лучше, чтоб наверняка, – посоветовал первый.

– О, черт! – выругался второй. – Меня тошнит от этой работы! Натурально тошнит. Это грязно, мерзко!

Тристрам почувствовал, как луч фонарика скользит по его закрытым глазам и… и идет дальше.

– Хорошо, – проговорил первый голос. – Бросай это дело. Еели тебе позволят. Ты! – окликнул он кого-то, находившегося в отдалении. – Оставь карманы в покое! Никакого мародерства! Имей хоть каплю уважения к покойникам, чтоб ты сдох!