— Работает или живет? — переспросил я.

— Нет, они живут у станции, снимают комнатку в бараке. Живут так же, как все японцы, и одеваются так же, если они не в парке. Но не скрывают, что они айны. Впрочем, им-то зачем скрывать? Это их бизнес — быть айнами. А так большинство стремится выдать себя за японцев.

— Зачем?

— Ну, знаете ли, все-таки туземцы…

Поодаль от каруселей и киосков с мороженым, в конце парка я действительно нашел большую тростниковую хижину, а рядом с ней массивную бревенчатую клетку. В таких клетках айны прежде держали пойманных для жертвоприношений богам медведей. Но в этой клетке стояло маленькое, довольно облезлое чучело. В хижине меня встретили бородатый старик-айн и средних лет женщина, оказавшаяся его дочерью, оба в национальных айнских халатах из лубяной ткани, украшенной цветными аппликациями. Приняв меня сперва за американского туриста, они стали предлагать мне — конечно, за определенную плату — прослушать айнскую песню, или сфотографировать их на фоне хижины, или сняться самому в айнских одеждах. Но, узнав, что я изучаю айнов и знаю их обычаи, старик вскоре стал говорить со мной откровенно и серьезно.

— Сами-то вы откуда, Исикава-сан? — спрашиваю я старика.

— Э, я издалека, с озера Акан. Там у меня сын в деревне.

— Чем он занимается? Рыбачит, наверное? Или охотится?

— Да нет, куда там. В Акане теперь рыбы почти нет, к тому же озеро объявили заповедным. Проходную рыбу крупные промышленники вылавливают у устья. Об охоте и говорить нечего— сейчас это спорт для богатых. Говорят, на всем Хоккайдо всего-то три тысячи медведей осталось. Здесь, в Ноборибецу, как подниметесь к верхней станции канатки, увидите загон — это питомник. Там держат сейчас десятка два медведей. Было больше, но недавно пятнадцать штук удрали. Вот была потеха! Правда, почти все сразу в горы ушли, но двух застрелили.

— Ну и как, наверное, устроили праздник? Ведь раньше-то всякий раз добыча медведя отмечалась праздником.

— Вот, помню, был я мальчишкой, нередко в поселке медведя убивали. Это настоящие праздники были! Варили брагу, песни пели, танцевали по нескольку дней. А сейчас какое веселье? По обряду череп медведя надо сохранить, да так, чтоб на носу кожа оставалась. Мясо ели, из шкур постели шили. А сейчас все продают. Деньги-то нужнее. Ну, а безносую шкуру никто и за полцены не купит. Торао из Сираои, помню, как-то за один год трех медведей уложил — всех и продал. Ну, ему-то есть когда охотиться, в семье рабочих рук хватает. А мой сын круглый год к земле привязан, спину некогда разогнуть, и у большинства так. Мы выращиваем капусту и картошку, но урожаи плохие. Не умеем мы, айны, работать на земле, не привыкли, не то что японцы. Конечно, можно и научиться, но у нас земля плохая. Лучшую землю ведь отдали японцам-колонистам, когда они переселялись, сюда лет пятьдесят назад. Вот и приходится подрабатывать, себя приезжим за деньги показывать.