Хотя, честно говоря, Иван Фёдорович Бога вообще не представлял, или представлял крайне редко и довольно абстрактно. Метафизических размышлений был он не любитель – он больше по технике специализировался. Страстью его были машины, а в церковь он если и ходил, так это пару раз, когда жена посылала за святой водой, на Крещение. Тем не менее, при входе за церковную оградку, Иван Фёдорович шапку снимал, смущённо посматривал на образа и чувствовал себя странно и как–то ненатурально…
Перебивая думы и воспоминания, внутренний голос шепнул ему: «Ты поосторожней с мыслями–то! Он ведь всё видит».
Иван Фёдорович спохватился, бросил на Бога испытующий и смущённый взгляд. Но Бог если и видел всё, то виду не подавал. Сидел себе, покуривал трубочку да смотрел задумчиво в огонь.
– Водку жалко, – вздохнул Иван Фёдорович совершенно не кстати.
– А? – не понял Бог.
– Водку, говорю. В машине осталась. Сейчас оприходовали бы, за знакомство–то. Или ты, поди, не пьёшь?
– Отчего же, – просто ответил Господь. – На Пасху или, там, на Рождество – очень даже. Ну, и у костра, на природе, водочка тоже ничего.
– Ага! – обрадовался Иван Фёдорович пониманию. – Мы, вот, с Петром как на рыбалку соберёмся, на Гривку, к затонам… Костерок разведём под ушицу и-и… А какие там кузнечики – это ж удивление одно!.. А дрозды, дрозды–то чего вытворяют, ты бы послушал!.. А то, слышь, давай с нами, в пятницу, если…
И тут вдруг, разом, осознал Иван Фёдорович всю страшную правду своего теперешнего положения и сразу осёкся, замолчал. Защипала глаз горючая слеза понимания того, что всё кончилось, и никогда уже ничего не будет: ни ушицы, ни водочки, ни запаха карбюратора, ни хозяйственного голоса жены, диктующей список покупок, ни холодного ручья поутру, ни дроздиной вечери. «Фруктовый микс» утратил весь свой лимонно–жизнерадостный вкус, оборотившись химически–ненатуральным смертоносным сплавом.
Бог конечно понял нахлынувшие на Ивана Фёдоровича мысли, но ничего не сказал. Только головой покачал раздумчиво.
– Жалеешь? – спросил через минуту.
– Кого? – не понял Иван Фёдорович.
– Себя. Что не дожил – жалеешь?
– А-а, это… А что, бывают такие, что не жалеют?
– Бывают, – кивнул Господь.
Иван Фёдорович пожал плечами.
– Да чёрт его знает… – брякнул он и не договорил, спохватился. – Ой, ё–ка–лэ–мэ–нэ! Я хотел сказать… – И, встретив улыбающийся Господень взгляд, совсем стушевался, махнул рукой: – В общем, ты и сам всё знаешь.
В лысину ударила первая тяжёлая капля; не отразилась р