– Как фамилия? – спросил Шедвид Ивана Петровича. – Домов Иван Петрович, десять лет лагерей за спекуляцию, – ответил Иван Петрович, чтобы сразу отвести подозрения на врага народа, которыми объявлялись все политические.

Шедвид вспомнил, что это по его распоряжению, осведомители написали донос на этого офицера, чтобы отчитаться за раскрытие к-р заговора в лагере, но смена руководства НКВД от соплеменника Ягоды на Ежова отвлекла его, и он позабыл о своем плане.

Теперь снова выдался подходящий момент. Можно будет обвинить этого офицера в бунте заключенных и свалить на него убийство з\к с начальника СИЗО, как самооборону против бунтовщиков, за что Раджабов будет ему всю жизнь лизать руки. Ведь убийство з\к нешуточное дело и в лучшем случаи его бы попёрли из органов НКВД.

– Почему политический сидит у вас в общей камере с рецидивом? – спросил Щедвид.

– Я всего второй день начальником СИЗО и как раз хотел навести порядок в камерах, если бы не этот бунт, – подобострастно сказал Раджабов.

– Ладно, расселите этих з\к по разным камерам, чтобы не сговаривались, потом займёмся расследованием и накажем виновных со всей строгостью борьбы с врагами народа, как того требует от нас партия и наш нарком товарищ Ежов, – приказал Шедвид и повернувшись вышел из камеры.

Ивана Петровича перевели в другую камеру, где сидели такие же, как и он обвиненные по доносам лагерных осведомителей, а потому никто из них ничего не говорил ни об обвинении, ни о том, за что и как оказался в лагере, опасаясь, что среди сокамерников тоже есть доносчики.

Потекли тревожные и пустые дни ожидания. Ивана Петровича не выпускали из СИЗО, как обещал следователь Куликов, но и на допросы тоже не вызывали.

Разговоры в камере между з\к велись только на семейные темы или о работе в фалангах, не обсуждая ни положение в стране, ни лагерных слухов, которые изредка становились известными и в изоляторе. Раз в неделю их покамерно, выводили в баню, где встречались и другие лагерники и делились новостями, главная из которых была о том, что режим в лагере стал более строгим, ходить друг к другу по баракам стало нельзя без разрешения воспитателя, нормы выработки на работе повысили и приходилось всей фаланге прихватывать час – другой вечером, чтобы сделать норму и получить повышенный паёк питания в столовой.

В бане же стиралось нижнее белье, которое потом сушилось в камере на батарее отопления, поскольку в СИЗО, было отдельное отопление, паровое, на СИЗО и администрацию лагеря, а смену белья арестантам передали из их лагерного имущества.