Можно ли попробовать увязать воедино личность первого русского царя и время, когда он жил, действовал и творил? «Грозный царь или грозное время» – под таким названием в 2004 г. историк С.Н. Богатырев опубликовал небольшое исследование, посвященное изменению психологического образа первого русского царя в историографии, российской и западноевропейской, в XIX–XX вв.[8] Проанализировав основные точки зрения относительно психического состояния Ивана Грозного, которые сложились в исторической «Иваниане» за двести лет, историк пришел к выводу, что «трактовка личности Грозного как „продукта своей эпохи“ прежде всего характерна для тех исследований, где изложение исторических событий жестко подчиняется историософским или идеологическим схемам и конструкциям»[9].

Не принимая и не отвергая однозначно этот тезис (на то есть причины, которые мы постараемся озвучить далее по тексту нашей книги), мы все же рискнем утверждать, что такая яркая и неординарная личность, как Иван IV, могла – нет, не появиться, ибо незаурядные и из ряда вон выходящие персонажи драмы, известной нам как История, выступают на ее авансцену с завидной регулярностью – раскрыться во всей своей полноте только в «долгий XVI век» (или, край, в раннее Новое время, которое ряд историков предлагает довести до начала Великой Французской революции – первой действительно великой и действительно революции, с которой не могут сравниться ни нидерландская революция XVI в, ни английская XVII столетия). Хронологические рамки этого «столетия» (которое, на самом деле, вовсе не столетие) великий французский историк Ф. Бродель определял между серединой XV и серединой XVII в., причем это «удвоенное» столетие довольно четко разделялось им пополам по середине XVI в. – на «век золотого изобилия» и «век серебряного изобилия»[10]. «Франция Генриха II – это уже не залитая солнцем Франция Франциска I, – писал Бродель, – елизаветинская Англия – это уже не Англия Генриха VIII…»[11]

Почему так получилось и насколько прав был мэтр, когда в рамках выдвинутой им концепции «длительного времени» (longue durйe) предложил расширить временные рамки XVI столетия именно таким образом? Логику его рассуждений понять нетрудно, тем более что в том же ключе рассматривали историю Европы ряд других видных историков, или напрямую взявших на вооружение тезис, выдвинутый Броделем, или пришедших к аналогичным выводам самостоятельно. Так, другой французский историк, П. Шоню, характеризуя основной тренд развития раннемодерного европейского общества, писал в 1965 г. о том, что «традиционная история подчиняется той же хронологии, что и история глобальная, двинувшаяся от внутреннего моря к богатым планктоном холодным морям севера, тогда как малый ледниковый период стал теснить Европу холодным фронтом полярных морей». И, подытоживая свое наблюдение, он отмечал: «Классическая Европа – это еще и холодная Европа, под суровым оком грозного бога пуритан и сокровенного бога янсенистов. Европа, покинувшая Средиземноморье»[12]. Об этой тенденции, кстати, упоминал и сам Бродель, когда указывал на то, что «Европа тогда „качнулась“ в сторону Севера. И на этот раз – на столетия», причем центр европейской (в широком смысле) торговли и финансов сместился из Генуи в Амстердам[13], так что Средиземноморье, сердце средневекового мира, надолго выбыло из игры и скатилось на периферию раннемодерного общества. Конец доминирования Средиземноморья, по мнению Броделя, был связан с «широкой деградацией мира-экономики», той экономической системы, которая сформировалась ранее, еще в эпоху высокого Средневековья, и обусловлена расцветом итальянских городов-государств, прежде всего Венеции[14].