— Ой, я не хотела спрашивать о чем-то… о чем-то, что для тебя…

— Все о'кей. В этом вопросе ничего такого нет. Просто…

— Нет есть. Я же вижу. Правда, прости, Ли; я иногда говорю не думая. Я просто не понимала и решила спросить, я совершенно не хотела ударять по больному месту…

— По больному месту?

— Ну да, задевать неприятные воспоминания, понимаешь? Ну… знаешь, в Рокки-Форде, где мой дядюшка управлял тюрьмой… он обычно просил меня, чтобы я разговаривала с заключенными, когда приношу им пищу, потому что им, — он такие вещи хорошо понимал — беднягам, и без моего высокомерия приходится несладко. В основном бродяги, шлюхи, алкоголики — Рокки-Форд был когда-то крупным железнодорожным городом. И он был прав, им и без меня было плохо. Я слушала их рассказы о том, как они попали за решетку и что собираются делать дальше, и меня действительно это занимало, понимаешь? А потом это увидела тетя — пришла ко мне ночью, уселась на кровать и заявила, что я могу дурачить этих бедняг и дядю сколько угодно, но она видит меня насквозь. Она знает, какая я на самом деле, сказала она шепотом, сидя в темноте на моей кровати, и заявила, что я — хищница. Как сорока или ворон. Что мне нравится ковыряться в кровоточащем прошлом окружающих, сказала она, нажимать на больные места… и что она мне покажет, если я не одумаюсь. — Вив взглянула на свои руки. — И иногда… я, правда, еще не совсем уверена, мне кажется, что она была права. — Она подняла голову: — Ну, в общем, ты понял, что я имела в виду? про больное место?

— Нет. Да. Да — в смысле понял, и нет — своим вопросом ты его не задела… Просто я не могу ответить, Вив… Я действительно не понимаю, что я здесь делаю, сражаясь с этими бревнами. Но знаешь, когда я был в школе и сражался со старыми скучными пьесами и стихотворениями старых скучных англичан, я тоже не понимал, что я там делаю… и только притворялся, что я хочу, чтобы сборище скучных старых профессоров вручило мне диплом, дающий возможность преподавать ту же тухлятину более молодым, которые в свою очередь тоже получат дипломы, и так дальше, до скончания века… Тебе интересно? В свете обвинений твоей тетушки?

— Ужасно, — откликнулась она, — пока, по крайней мере.

Я снова опустился на бревно.

— Знаешь, хуже пут не придумаешь, — произнес я таким тоном, словно неоднократный опыт в этой области сделал меня всемирно признанным авторитетом. — Когда ты оказываешься в ситуации «и так, и так плохо». Например, в твоем случае, ты должна была ощущать вину и слушая заключенных, и отказываясь их выслушать.