И наконец, приладившись друг к другу, они все трое соединяются, превращаясь в единое целое, как это бывает с джазовыми музыкантами, сливающимися в какой-то момент воедино, или с баскетбольной командой, когда в последнюю минуту матча она начинает играть уже за пределами своих сил, пытаясь обыграть противника… и выигрывает, потому что все — пасы, дриблинг, вся игра становится вдруг идеальной, абсолютно точной, словно литой. И когда это происходит, все это сразу чувствуют… что эта команда в данный момент лучшая в мире, и не важно, играет она в баскетбол, делает музыку или рубит деревья! Но для того чтобы люди превратились в такую команду, они должны быть идеально подогнаны друг к другу, чтобы каждый выступ нашел свой паз, чтобы все части этого единого целого были безжалостно подчинены лишь одному — победе, только тогда они смогут достигнуть совершенства и подняться еще выше.
Джо ощущает это единение. И старик Генри. Что до Хэнка, то он, глядя на работу своей команды, видит лишь, как она красива, и испытывает пьянящую радость от того, что является ее частью. Он словно не замечает выматывающей безжалостности этой гонки. Не видит, что они приближаются к той грани, за которой следует неизбежный срыв, — как у машины, развившей слишком большую скорость, двигатель вырывается за допустимую мощность и взрывается. Но деревья продолжают падать, а в промежутках между их грохотом звучит приемник:
Запотевшая стеклянная дверь в «Морском бризе» распахивается, и в кафе входит мокрый от дождя прыщавый Адонис. С довольно красноречивым видом он подходит к стойке, не спуская глаз с шоколада трехнедельной давности, стопка которого лежит у кассы, и замирает, прикидывая — во что это ему обойдется: в худшем случае — два месяца за мелкую кражу плюс еще несколько прыщей.
— Миссис Карлсон… я собираюсь вверх по реке навестить Лили, буду проезжать Монтгомери, если вы хотите повидать свою маму. — Один глаз — на засохший шоколад, другой — на еще более засушенную официантку.
— Нет, Ларкин, не сейчас; спасибо за предложение.
— Ну как хотите. — Цап! — Заеду попозже. Он поворачивается, и мы встречаемся глазами, слегка улыбаясь друг другу, словно делясь своими тайными прегрешениями. Он поспешно направляется к своей машине, дойдя до которой некоторое время стоит в нерешительности, вероятно обдумывая степень моей лояльности и прикидывая — не вернуться ли обратно и не заплатить ли за украденное, пока я не стукнул.