А Плиний Младший предлагает поэту Октавию Руфу помнить о смерти, дабы стараться обрести бессмертие в памяти потомков:

«Держи перед глазами [свою] смертность (Habe ante oculos mortalitatem); единственное, что вырвет тебя из ее власти, это твои стихи; все остальное, хрупкое и тленное, исчезает и гибнет, как сами люди».[95]

«Держи перед глазами [свою] смертность (Habe ante oculos mortalitatem); единственное, что вырвет тебя из ее власти, это твои стихи; все остальное, хрупкое и тленное, исчезает и гибнет, как сами люди».[95]

Геродот описывал египтян, которые на пиршествах обносят вокруг гостей изображение лежащего в гробу покойника, со словами:

«Смотри на него, пей и наслаждайся жизнью! После смерти ведь ты будешь таким!».[96]

«Смотри на него, пей и наслаждайся жизнью! После смерти ведь ты будешь таким!».[96]

С конца XVIII в. изречение «Memento mori» упоминается как формула приветствия и прощания монашеского ордена траппистов, основанного в 1664 г. [напр.: 10, p. 46]. Потом упоминались и другие монашеские ордена, построенные на началах крайнего аскетизма: камальдулов, картезианцев, паулинов и т. д. [13, s. 50].

На европейцев ритуальное самоубийство японцев производило сильное впечатление. Один из ярчайших представителей самурайской идеологии бусидо Ямамото Цунэтомо (1659–1719) буквально утверждал: «Путь самурая — это поиск смерти». Если будет выбор между жизнью и смертью, настоящий самурай всегда выберет смерть. Но в годах его жизни междоусобные войны прекратились, страна стала жить в мире, а самоубийство вассала вслед за смертью сюзерена было запрещено. Для Ямамото такая «изнеженность» служила доказательством ужасного упадка нравов. Самураи на глазах превращались из бесстрашных во–инов в квалифицированных управленцев, учителей, врачей. И только в конце 19 — начале 20 в. в Японию возвращается культ Смерти, в силу политических причин, и возрождают идеи Ямамото. Противник японца представлялся не столько мишенью, сколько средством для пестования духа. При такой настройке, когда главным жизненным актом являлась собственная смерть, соображения военной тактики и целесообразности отходили на второй план. Да, смерть летчика была для страны потерей, а потеря сына была для семьи трагедией, однако ни сами воины, ни командование не думали о том, что следует беречь жизнь. Японский воин середины ХХ века действительно походил на средневекового самурая. Землетрясения в Японии, Хорватии, Египте почти никогда не прекращались, и в этом смысле эти территории были ареной, где жители почти ежедневно тренировались в принятии смерти. С другой стороны, эти территории не изобилуют материальными ресурсами, а значит неимущих людей большинство, а такие люди в гораздо меньшей степени, нежели имущие, цепляются за жизнь.