«Святое Евангелие есть порождение творчества (τῆς ποιήσεως) или действия Самого Бога посредством плоти (τοῦ Θεοῦ διὰ σαρκός αὐτουργίας), Царство которого [простирается] в бесконечные века — в нем мы имеем радость и веселие нерасторжимые, словно день невечерний и нескончаемый» (Р. 299).

Однако путь к этой радости не является легким. Он немыслим в первую очередь без покаяния, символом которого является Ресфа (в синодальном переводе Рицна), после смерти сыновей расстелившая вретище на камне (2 Цар. 21:10). Именно через покаяние (или вретище), соответствующее деланию добродетелей, полагаемом на камне, то есть на Христе, призывается «божественный дождь ведения», проливающийся на землю сердца и позволяющий этой земле принести благодатные дары.

«Тогда душа одаряется хлебом, вином и маслом: хлебом — как укрепляемая словом деятельного ведения, вином — как увеселяемая божественным влечением (πόθῳ) и горячим стремлением к соединению с Богом, маслом — как радуемая гладким и ровным, светлым и озаренным, свободным от всякого земного движения способом и смыслом бесстрастия; [все они] веселят лицо добродетелей» (Р. 292–293).

«Тогда душа одаряется хлебом, вином и маслом: хлебом — как укрепляемая словом деятельного ведения, вином — как увеселяемая божественным влечением (πόθῳ) и горячим стремлением к соединению с Богом, маслом — как радуемая гладким и ровным, светлым и озаренным, свободным от всякого земного движения способом и смыслом бесстрастия; [все они] веселят лицо добродетелей» (Р. 292–293).

Без покаяния и сопряженного с ним подавления страстей и стяжания добродетелей немыслимо и духовное постижение Писаний. Это четко указывает преп. Максим, давая приведенное выше толкование «в начале жатвы ячменя».

Богатство и разнообразие умозрений преп. Максима, проявляющееся в рассматриваемом «вопросе» одного из главных трудов его, совсем не исчерпывается теми немногими выдержками, которые приведены нами. И тем не менее даже эти немногие выдержки позволяют сделать некоторые выводы относительно его истолкования Священного Писания. Экзегеза преп. Максима (впрочем, как и экзегеза большинства отцов Церкви) отнюдь не является «научной герменевтикой», преобладающей в библеистике Нового времени, а во много даже противоположна и несовместима с ней. Для преп. Максима толкование Писания не есть изучение и исследование некоего объективируемого нами и внеположенного нам текста, но Слово Божие, обращенное к нам, живущее в нас и ведущее нас к спасению. Оно нас деятельно научает и определяет наиважнейшие и главные ориентиры христианского жития и нераздельно сопряженного с ним христианского ведения, в первую очередь Боговедения. Цель же христианского жития и ведения есть спасение и обретение блаженного удела в Царстве будущего века. Этой целью определяется также и основное содержание большинства святоотеческих толкований вообще и преп. Максима в частности. Раскрытие духовного смысла Писания, скрывающегося за буквой его, является для преподобного отца прежде всего раскрытием смысла (логоса) нашего спасения и способов (тропосов), посредством которых оно осуществляется. Такая сотериологичность экзегезы унаследована преподобным отцом, конечно, от монашеской традиции, [1396] но это наследие им творчески переработано. Для него одним из важнейших моментов является то, что чтение и изъяснение Священного Писания преображает нас: не только возводит от ветхости буквы к новизне Духа, не только научает нас и духовно насыщает, но и позволяет общаться с Самим Богом, не только принявшим человеческое естество, но и воплотившимся в букве Писания, ставшим душой и духом его, без которых тело Писания мертво. Поэтому толкование Писания у преп. Максима, нерасторжимо связанное с телесной аскезой и молитвой, не есть просто часть духовно-нравственного преуспеяния, но совокупно они составляют суть и содержание этого преуспеяния.