– Он удалился в храм; прошло несколько жутких минут. Внезапно из храма раздался крик Пифии, заставивший всех присутствующих вздрогнуть. Вскоре затем опять явился юноша – все заметили, что смертельная бледность покрывала его лицо. Он протянул складень Креусе.

Печать была нетронута. Разломав ее, Креуса вскрыла складень – но тотчас выронила его, зашаталась и закрыла лицо руками. Складень был пуст; воск дощечек был точно выжжен огнем факела, и сами они были черны, как уголь.

В ту же минуту пришел и священнослужитель, принимавший жертвенных животных от паломников; он вел барана с позолоченными рогами.

– Где та афинянка, что дала мне барана с изображением совы? Пусть берет его и уходит поскорее; бог отверг ее жертву.

Тут толпа отшатнулась от Креусы, точно от зачумленной. Послышались голоса:

– Грешница!

– Святотатица нечестивая!

– Ты нас всех осквернила!

– Таких камнями побивают!

– Камней! Камней!

Все грознее и грознее становилось настроение толпы; камни не замедлили появиться в ее руках; еще минута – и началась бы кровавая расправа.

Креуса бросилась к юноше, точно ища у него спасения; тут впервые он разглядел ее черты, заглянул в ее прекрасные, широко раскрытые в испуге глаза. Какое-то странное, неведомое раньше чувство шевельнулось в его сердце.

– Бросьте камни! – крикнул он толпе. – Кто властен толковать волю бога? Он часто принижает человека, чтобы потом возвысить его. Пойдем все к Касталийскому ключу, омоемся в его очистительных струях. А ты, гостья, иди с миром, и да будет бог впредь милостивее к тебе!

VIII

Нерадостна была в Афинах встреча обоих супругов.

– Бог не удостоил меня ответа на мой вопрос.

Ксуф недоумевающе посмотрел на жену, но она ни слова не прибавила – и он, зная ее, и не попытался чего-либо добиться от нее.

– И все же мы не можем пренебречь просительством гражданок, – сказал он. – Придется мне самому отправиться в Дельфы.