И казалось, что боги наконец переложили на милость свой долгий гнев: Акает рос на редкость прекрасным, здоровым, умным и добрым мальчиком. Но едва успел он настолько окрепнуть, чтобы оказывать своим дедам существенную помощь, как начались притеснения со стороны Паллантидов, – точнее говоря, со стороны одного из них, Полифонта, которого стареющий царь назначил правителем Бесы. Средства притеснения были старые, испытанные, сослужившие свою службу не раз и впоследствии. Выдался неурожайный год – получай зерно на обсеменение и пропитание под залог земли. Не возвратил в срок – становись фермером. Новая беда – получай необходимое «под залог тела». Не возвратил в срок – становись рабом.

И вот однажды вечером Менедем вернулся домой в отчаянии. «Все кончено: последнее достояние отнято, свобода потеряна. Нас, стариков, Полифонт оставляет на нашей земле рабами своего управляющего; за Акастом завтра утром пришлют, чтобы увести его в Форик и продать приезжему финикийскому купцу».

II

Воцарилась тишина, изредка прерываемая рыданиями старой Иодики. Наконец поднял голову Акает; не слезы, а гнев сверкал в его глазах.

– Я им не сдамся! Так они и видели меня рабом! Уйду, сейчас же уйду!

– Куда и уходить-то? В Анафлист, в Суний, в Форик, в Месогию? Везде там Паллантиды сидят, живо тебя поймают и доставят обратно – еще, как беглого раба, побоями накажут и в кандалы закуют.

– Уйду через Месогию и Гиметт к доброму царю Эгею!

– Ох, нет, дорогой мой, там тебе грозит другая опасность. О Минотавре слыхал?

– Кто о нем не слыхал!

– И знаешь, стало быть, как царь Эгей стал данником этого чудовища. Теперь как раз там собирается дань – семь отроков и семь девушек, все в твоем возрасте. Попадешь в руки к людям царя Эгея – они тебя первым делом в седьмицу отроков зачислят, чтобы вызволить кого-либо из своих.

– Бабушка! – сказал он жалобно. – Да где же Правда?

– У бессмертных богов, мой родной; среди людей ее нет более с тех пор, как…

– С тех пор, как что?

– Эх, мой ненаглядный, к чему старые сказания вспоминать? Все равно былого не вернешь. Лучше поплачем вместе, пока нас не разлучили; все-таки легче станет на душе.

– Нет, бабушка, слезами тоже не поможешь горю. Ты лучше расскажи мне, как и отчего Правда покинула человеческий род, чтобы этот рассказ остался мне на память о тебе.

– Ну, слушай тогда; я тебе скажу, что сама от своей бабушки слышала. Было время – но это было давно, очень давно, – когда люди были еще настоящими детьми своей Матери-Земли. Жили они тогда, как поныне птицы небесные, без забот, без труда: Мать-Земля их сама и кормила, и поила, и одевала. Не приходилось плугом вспахивать почву, взращивать маслины или виноградные лозы; она, благодатная, все сама доставляла. И ничего друг у друга не отнимали; да и к чему, когда всем всего было вдоволь? И боги жили тогда среди людей, и божья Правда с ними. Те были бессмертны, люди – нет, но все же и они жили много долее теперешнего, по нескольку сот лет, и притом без болезней и печалей. А придет конец – умирал человек незаметно, тихо погружаясь в глубокий, беспробудный сон. Это, внучек, были люди золотого века.