Эта точка — Эмпирей, место Бога, и круги вращаются тем быстрее, чем ближе они к ней находятся. Действительно, это несколько странная, не очень убедительная геометрия, с не совсем логичной структурой. Особенное недоумение вызывает произвольность прохождения через эту точку — а что произошло бы, если бы Данте и Беатриче пошли в другую сторону? Они бы ничего не встретили? И «Божественная комедия» завершилась бы чистилищем? Это было бы обидно.

Давайте попробуем объяснить, какова структура, задуманная Данте.

Представим себе эти знаменитые круги: от Земли к Луне, к Солнцу, к перводвигателю и т. д. Если бы структура была такой, по крайней мере, мы решили бы проблему с произвольностью точки, из которой выходят Данте и Беатриче, потому что, где бы она ни находилась, пройдя через нее, они увидели бы одинаковую картину. Так в чем же проблема? В том, что круги расширяются, вместо того чтобы сужаться, так что в конце концов моя точка превратится в круг. «От этой Точки, — молвил мой вожатый, — / Зависят небеса и естество»: синяя точка превратилась в круг, но Данте называет его точкой. Как же нам состыковать эти факты?

Каков угол зрения, позволяющий согласовать все утверждения Данте и придающий симметрию, красоту и упорядоченность его картине мира? Достаточно представить себе эту структуру не как плоскость, а как изогнутую поверхность. То есть представьте себе дантовские круги[320] не на плоскости, а на сфере. Есть Земля, расширяющийся круг Луны, но его я изображу на изогнутой поверхности, то есть на сфере. Потом идут расширяющиеся круги солнца, звезд и т. д.; мы доходим до перводвигателя, и из какой-то точки, уже не важно, из какой, показываются Данте и Беатриче, смотрят с другой стороны, видят сужающиеся круги и, наконец, Точку, в которой начало всего.

Для того чтобы вообразить эту картину Данте был вынужден представить себе четырехмерное пространство, то есть имеющее на одно измерение больше по сравнению с тем, что доступно нашему воображению.

В качестве наглядного примера представим себе карту мира, нашей планеты, с точкой отсчета на Северном полюсе: на плоскости бумаги она изображена таким образом, что все параллели представляют собой концентрические круги, и так до экватора. Потом, если нам будет угодно продолжить, мы нанесем на бумагу территории южного полушария, но они будут выглядеть все более искаженными, а Южный полюс будет изображен не как точка, а как последний круг. Конечно, более логично было бы добавить еще одно измерение, от плоскости к шару, и сделать глобус. Но мир, который изображает Данте, трехмерен, потому что каждое из небес — не круг, а сфера, поэтому, если добавить еще одно измерение, их станет четыре. Переход от плоскости к шару нам легко представить, потому что он находится в пределах нашего привычного трехмерного пространства; сложнее со структурой пространства, придуманной Данте, — не в наших силах представить себе четырехмерное пространство. Предположение о четырехмерной геометрии у Данте — это действительно единственный способ привести все его утверждения к общему знаменателю.